div class=Section1>

loop="Infinite">Краткие лекции по культурологии для студентов СПбГУ

loop="Infinite">Эта страница поможет филологам IV курса, желающим успешно сдать зачёт по культурологии. Данный файл в силу не совсем понятных простому студенту причин преподаватель рассылает обыкновенно с некоторым замедлением, едва ли не перед самым зачётом. Поэтому авторы облегчают вашу задачу по поиску материалов. Советуем все термины выучить перед сном наизусть и не рекомендуем делать шпаргалок, хотя и помещаем на странице версию для печати. Успешной вам сдачи!

DM & VG	Полная версия для печати (495Kb) Версия для печати RAR (90Kb)
	Остальные статьи ищите здесь

 

 

 

АДАПТАЦИЯ КУЛЬТУРНАЯ

АДАПТАЦИЯ КУЛЬТУРНАЯ — приспособление человеческих сообществ, социальных групп и отдельных индивидуумов к меняющимся природно-географическим и историческим (социальным) условиям жизни посредством изменения стереотипов сознания и поведения, форм социальной организации и регуляции, норм и ценностей, образа жизни и элементов картин мира, способов жизнеобеспечения, направлений и технологий деятельности, а также номенклатуры ее продуктов, механизмов коммуницирования и трансляции социального опыта и т. п. А. к. — один из основных факторов культурогенеза в целом, исторической изменчивости культуры, порождения инноваций и иных процессов социокультурной трансформации сообщества, а также изменения черт сознания и поведения отдельных личностей.

В работах эволюционистов 19 в. (Спенсера, Л. Моргана и др.) А. к. постулируется как доминантный фактор, определяющий культурное многообразие человечества, темпы, направленность и специфику социокультурной эволюции сообществ. Корифеи культурологии 20 в. (неоэволюционисты, структурные функционалисты и др.), признавая А. к. одним из важнейших механизмов культурной изменчивости, тем не менее не абсолютизировали ее, полагая столь же значимыми факторами развития интерес людей к познанию нового, их стремление к рационализации своей деятельности, экономии времени и затрат труда, внутреннюю логику развития технологий в специализированных областях деятельности и т. п.

В целом эволюция способов адаптивных реакций может быть рассмотрена как одна из базовых характеристик эволюции форм жизни на Земле. При этом прослеживается путь от адаптации посредством изменения морфологических видовых признаков у растений, через адаптацию, сочетающую изменчивость биологических признаков с переменами в поведенческих стереотипах у животных (в зависимости от фундаментальности, радикальности и длительности изменений в условиях среды), к чисто человеческой А. к. посредством перемен форм жизнедеятельности (поведения) и образов сознания у людей. С этой точки зрения сама динамика генезиса человека и его культуры представляет собой постепенное вытеснение процесса биологической эволюции гоминидов (антропогенеза) процессом эволюции форм деятельности (социо- и культурогенезом), т. е. А. к. становится основным средством человеческого приспособления к среде. Более того, в отличие от животных, чья адаптация (даже поведенческая) — преимущественно пассивное приспособление к изменившимся условиям среды при минимальном ответном воздействии на нее, А. к. людей постепенно во все большей степени превращается в активное адаптирование среды к собственно потребностям и построение искусств, предметно-пространственной, социально-деятельностной и информативной (символически маркированной) среды своего обитания.

Если на первобытном и архаическом этапах исторического развития сообществ основным адаптируемым фактором являлся прежде всего комплекс природных условий существования (экологическая ниша, вмещающий ландшафт), когда в процессе разработки технологий устойчивого самообеспечения продуктами питания формировались этнографические культурно-хозяйственные черты социальной практики сельского населения, то на этапе раннеклассовых доиндустриальных цивилизаций (рабовладение, феодализм) возрастает значение А. к. сообществ к историческим условиям их бытия (т. е. к социальному окружению в лице иных сообществ) в формах обмена продуктами, ресурсами, идеями и пр., и борьбы за территории, ресурсы, политическое и религиозное доминирование и т. п., а порой за выживание и возможность социального и культурного воспроизводства. На этом этапе формируются главным образом черты социально стратифицированной политико-конфессиональной городской культуры сословного типа. На индустриальной и постиндустриальной стадиях социокультурной эволюции приоритетной постепенно становится А. к. к потребностям устойчивого воспроизводства экономики сообществ и ее постоянного ресурсного обеспечения, к особенностям все более технически насыщаемой искусственной среды обитания людей. Процесс непрерывного потребления продукции, производимой экономикой, ускорения циклов использования вещей ради скорейшего приобретения новых, интенсификации технологий, социализации личности и ее вовлечения в социальную практику, стандартизации содержания массового сознания, потребительского спроса, форм социальной престижности и т. п. порождают новый тип культуры — национальный с его специфич. методами А. к.

На индивидуальном уровне (помимо участия индивида в коллективной адаптации социальной группы) А. к. связана прежде всего с попаданием индивида в новую для него социальную или национальную среду (миграция, смена профессии или социального статуса, служба в армии, тюремное заключение, утрата или обретение материальных средств существования и т. п.) или радикальной сменой социально-политических условий его жизни (революция, война, оккупация, радикальные реформы в стране и пр.). При этом А. к. индивида, как правило, начинается с этапа аккультурации, т. е. совмещения прежних стереотипов сознания и поведения с процессом освоения новых, а затем может привести и к ассимиляции, т. е. утрате прежних культурных паттернов (ценностей, образцов, норм) и полному переходу на новые.

Лит.: Маркарян Э.С. Очерки теории культуры. Ер., 1969; Он же. Теория культуры и совр. наука. М., 1983; Калайков И.Д. Цивилизация и адаптация. М., 1984; Арутюнов С.А. Народы и культуры: Развитие и взаимодействие. М., 1989; ФлиерА.Я. Культурогенез. М., 1995.

А.Я. Флиер

АКСИОЛОГИЯ

АКСИОЛОГИЯ (от греч. — ценность) — учение о ценностях, их происхождении, сущности, функциях, типах и видах. В традиционном понимании — раздел философского знания, ориентированный на решение проблемы обоснования общезначимости и теоретического знания, и практического нравственного действия. Однако, являясь одной из фундаментальных проблем для всего гуманитарного и социально-научного познания, анализ ценностей входит в качестве аксиологического компонента не только в философскую, но и во многие социологические, психологические, этнологические и др. концепции.

Термин “А.” впервые использован П. Лапи, за ним Э. фон Гартманом, хотя сама проблематика разрабатывалась уже в философии Древнего Востока и античности (Платон).

Базовой для А. является проблема обоснования возможности существования ценностей в структуре бытия в целом и их связи с предметной реальностью. Многообразие трактовок центрального для А. понятия “ценность”, обусловленное различиями в решении проблемы соотношения онтологического-гносеологического-социологического, объективного-субъективного, материального-идеального, индивидуального-общественного применительно к характеристике ценностной системы, порождает многообразие аксиологических интерпретаций мира культуры, толкований структуры, положения и роли ценностей в социокультурном пространстве. Разночтения определяются, прежде всего, расхождением в следующих позициях: а) отождествление ценностей с объективно существующими феноменами культурного пространства против признания их в качестве характеристики, связанной с оценочной деятельностью субъекта; б) признание в качестве ценностей особых абстрактных сущностей против их трактовки как предметов, значимых для субъекта и удовлетворяющих его потребности; в) отнесение ценностей к индивидуальной реальности, значимой только для переживающего ее субъекта, против их существования в форме надиндивидуальной реальности.

В культурологическом познании проблема ценностей занимает особое место, прежде всего, в связи с широко распространенным толкованием культуры как совокупности всех ценностей, созданных человечеством, что делает ценности специфическим объектом культурологического анализа. В отличие от устоявшегося толкования А. как философского учения о ценностях как таковых, об их метафизической сущности, А. в ее культурологическом измерении является конкретно-научной системой знания о механизмах порождения, векторах и стадиях изменения ценностей, о многоликих в своей конкретике формах их представленности, суммирующих достижения цивилизации (цивилизаций) в различных областях человеческой практики. Данный подход находит наиболее яркое проявление в таком разделе культурологич. знания, как культурология историческая.

Культурологическое знание предстает как знание аксиологическое и в контексте интерпретаций культуры как регулятивно-нормативной области человеческой жизнедеятельности. Поскольку ценности, наряду с нормами, образцами, идеалами — важнейшие компоненты этой регулятивной системы, анализ аксиологических оснований различных видов социальной практики выступает как одна из базовых составляющих культурологического исследования. Осуществляемое в процессе и посредством деятельности человека “вотелеснивание” той или иной системы ценностей в конкретные предметы, явления, процессы, образующие социокультурное пространство, делает обоснованным отнесение аксиологического рассмотрения самых различных феноменов этого пространства — А. труда, политики, религии, образования, быта, А. тела, архитектуры и т. д. — к областям культурологического знания.

Аксиологическая проблематика в культурологии существует также в контексте разработки проблемы идеалов, т. е. обобщенных представлений о совершенстве в различных сферах обществ, жизни, о той нормативной модели, ориентация на которую и стремление к которой задается в каждой культурной системе.

Теоретический анализ ценностной системы как важнейшего компонента культурного пространства, основания и регулятора социально-культурной практики широко представлен в истории мысли. Представители баденской школы неокантианства (Виндельбанд, Риккерт) рассматривают ценности как бытие нормы, соотносящееся с “чистым”, нормативным сознанием, как идеальное бытие. Нормы составляют общий план всех функций культуры и определяют каждое отдельное осуществление ценности. В то же время способом бытия нормы является ее значимость для субъекта, только лишь и придающая ей статус нормы (Риккерт).

М. Вебер, один из наиболее активно введших аксиологическую составляющую в социально-культурную проблематику мыслителей, в значительной мере наследовал неокантианскую традицию в понимании ценностей, использовав ее для общетеоретические интерпретации социального знания и социального действия, а также подвергнув анализу ценностно-нормативное содержание и смысл таких феноменов, как религия, хозяйственная, политическая, нравственная культура, характер их сопряженности между собой.

Согласно концепции Шелера, априорная структура ценностей не зависит от целеполагающей деятельности субъекта, а, напротив, задает онтологическую основу личности. Ранги ценностей связаны с такими их характеристиками, как долговечность-кратковременность, экстенсивность-интенсивность, степень доставляемого удовлетворения.

Отказ от поиска универсальной системы ценностей и утверждение множественности равноправных ценностных систем, выявляемых с помощью исторического метода, стали базовым основанием для школы культурно-исторического релятивизма (Дильтей, Шпенглер, Тойнби, Сорокин и др.). Развитие сравнительных культурных исследований, результаты которых стали эмпирическим основанием для утверждения идеи относительности и содержания, и иерархические структуры ценностей любой культуры (Боас, Риверс, Р. Бенедикт, Самнер), акцентировало аксиологическую проблематику в познании культуры. В то же время распространение концепции аксиологического плюрализма означало по сути отход от самих оснований общей теории ценностей, введение ее составляющих в конкретно-исторический культурный контекст. Поскольку стандарты и ценности имеют особенный характер в разных культурах, то невозможно сформулировать универсальный культурный кодекс для человечества в целом (Херсковиц).

Значительное место анализ ценностей занимает в социо-культурных концепциях в связи с проблемой оснований интеграции социальной системы, обеспечения социального взаимодействия. В функционалистской концепции Радклифф-Брауна основная абсолютная ценность — выживание общества, а все другие культурные ценности служат инструментами для ее осуществления. Школа структурно-функционального анализа (Пирсоне и др.) акцентирует необходимость для сохранения любой социальной системы существования разделяемых всеми ценностей, которые рассматриваются в качестве высших принципов, “неэмпирических объектов”, вызывающих общее “благоговение” и тем самым обеспечивающих согласие в обществе в целом и в отдельных социальных группах. Это ценностно-консолидирующее пространство и есть культурная составляющая.

Без ценностей, согласно позиции Клакхона, “жизнь общества была бы невозможна; функционирование социальной системы не могло бы сохранять направленность на достижение групповых целей; индивиды не получали бы от других то, что им нужно…; они бы не чувствовали в себе необходимую меру порядка и общности целей”.

Аксиологическое измерение социокультурного пространства включает также рассмотрение ценностных оснований для возникновения и существования различных социальных групп и субкультурных образований в культурном контексте, едином в своем многообразии.

Аксиологический анализ — важная составляющая при изучении процессов инкультурации, связанных с усвоением индивидом определенной системы культурных ценностей и норм. Одна из крайних позиций в этом вопросе — психоаналитическая концепция, акцентирующая противостояние внешних социальных требований и внутренних побуждений личности (Сверх-Я против Оно). Для второй половины 20 в. характерны более “мягкие” трактовки механизма социальной регуляции в процессе инкультурации, где подчеркивается структурирующая и организующая роль внешних влияний по отношению к культурной активности индивида (Д. Ли). Анализ культурно-исторических механизмов формирования структуры личности, интериоризации изначально внешних по отношению к субъекту нормативно-ценностных регуляторов раскрывает генезис и место ценностей в пространстве “внутренней” культуры личности (Выготский, О. Г. Дробницкий).

Важный аксиологический аспект изучения культурного поведения индивида — проблема соотношения между ценностями, которые декларированы и которые выступают реальной побудительной силой, поскольку всякая общезначимая ценность становится действительно значимой только в индивидуальном контексте (Бахтин).

Повышение интереса к проблеме изучения ценностей происходит в период ценностных кризисов, ломки сложившейся системы и поиска новых культурных оснований и ориентации существования человека. Наряду с процессом трансформации аксиологических шкал при сохранении их иерархизированности как таковой, кризисные эпохи порождают также и идеи отказа от предпочтительности той или иной ценностной позиции, глобального аксиологического культурного релятивизма (Ницше, постмодернизм). Последний необходимо отличать от социологического аксиологического релятивизма, акцентирующего связь ценностных ориентаций и предпочтений с местоположением субъекта в системе социальной организации общества, с особенностями образа жизни.

Лит.: Дробницкий О.Г. Мир оживших предметов. М., 1967; Ценности культуры и современная эпоха. М., 1990; Чавчавадзе Н.Э. Культура и ценности. Тб., 1984; Философия и аксиология. Велико Търново, 1993; Сто-лович Л.Н. Красота. Добро. Истина: Очерк истории эс-тетич. аксиологии. М., 1994; Культурология. XX век:

Аятология. Аксиология, или филос. исследование природы ценностей. М., 1996; ЛеонтьевД.А. Ценность как междисциплинарное понятие: Опыт многомерной реконструкции // ВФ. 1996. N 4; Kluckhohn С. Values and Value-Orientations in the Theory of Action // Toward a general theory of action. Camb.; Massachusets, 1962; Parsons T. The Social System. N.Y., 1964.

И.М. Быховская

АНТРОПОЛОГИЯ

АНТРОПОЛОГИЯ — область научного познания, в рамках которой изучаются фундаментальные проблемы существования человека в природной и искусственной среде.

В современной науке встречаются различные варианты систематизации антропологических дисциплин. Так, к А. относят: археологию, этнографию, этнологию, фольклор, лингвистику, физическую и социальную А. Этот набор антропологических дисциплин постепенно расширяется, в него включают медицинскую А. (психологию человека, генетику человека), экологию человека и др. В лит-ре существует мнение, что А. как область научного исследования объединяет собственно А., или естественную историю человека (включающую эмбриологию, биологию, анатомию, психофизиологию человека); палеоэтнологию, или предисторию; этнологию — науку о распространении человека на земле, его поведении и обычаях; социологию, рассматривающую отношения людей между собой; лингвистику; мифологию; социальную географию, посвященную воздействию на человека климата и природных ландшафтов; демографию, представляющую статистические данные о составе и распределении человеческой популяции. Из этих систематизаций вытекает расширительная трактовка А., когда в нее включаются и гуманитарные, и социальные науки. Кроме того, термины этнография (появился в Германии в конце 19 в.), этнология (введен по Франции) и А. (вошел в научный оборот в англоязычных странах) использовались для обозначения науки о человеке и его культуре.

Основываясь на разграничении исследовательских полей, можно дать следующую систематизацию А.

А. философская концентрирует свое внимание на изучении проблем бытия человека в мире в целом, ищет ответ на вопрос о сущности человека. Она возникла как закономерное продолжение поисков решения проблемы человека в западной философии, как один из вариантов ее решения. “Что такое человек?” — проблема, поставленная Кантом, была позднее подхвачена Шелером, который полагал, что в известном смысле все центральные проблемы философии можно свести к вопросу: что есть человек и каково его метафизическое место в общей целостности бытия, мира и Бога. Рассматривая культуру в качестве гуманизации природы, Шелер задачу создаваемой им философской А. видел в том, чтобы точно показать, как из основной структуры человеческого бытия вытекают все специфические свершения и дела человека: язык, совесть, инструменты, оружие, государство, руководство, изобразительные функции искусства, миф, ремесла, наука, историчность и общественность. Проблематика философской антропологии разрабатывалась Геленом, Э. Ротхакером, М. Ландманом, Плеснером и др.

А. теологическая рассматривает взаимодействие человека с миром сверхреального, божественного; для этого направления важно определить человека через призму религиозной идеи. Теологическая А. представляет собой одно из направлений современного религиозного модернизма, в рамках которого религиозные мыслители ставят вопросы о сущности человека как двойственного по своей природе существа, рассматривают проблемы бытия человека в современном мире, трагические процессы роста бездуховности, исходя из основополагающих принципов христианского вероучения. Протестантские теологи Нибуры, Тиллих, иудаистский философ Бубер, католические антропологи Тейяр де Шарден, К. Ранер, православные богословы, в частности Флоренский, А. С. Позов — таков далеко не полный перечень религиозных мыслителей, представляющих различные течения в теологической А. Подчеркивая возрастающее значение теологической А. в современных условиях, ее сторонники видят различие между философским и теологическим подходами к человеку в том, что теология (как и философия) занимается поисками ответа на вопрос о смысле жизни, но она при этом предполагает опыт веры и связанный с ним опыт спасения. Теологическая А., следовательно, критически осваивает достижения естественнонаучного и философского знания о человеке. Она должна быть открытой перед науками о человеке, но и эти последние должны быть открыты более высокому измерению, в конечном счете, — спасению.

А. культурная — особая область научных исследований, концентрирующая внимание на процессе взаимоотношения человека и культуры. Эта область познания сложилась в европейской культуре в 19 в. и окончательно оформилась в последней четверти 19 в.

В зарубежной литературе существуют различные подходы к выделению предметного поля этой науки. Понятие культурной А. используется для обозначения относительно узкой области, связанной с изучением человеческих обычаев, т. е. сравнитедбные исследования культур и сообществ, науки о человечестве, которая стремится к обобщениям поведения людей и к самому полному возможному пониманию разнообразия человечества и др.

Культурная А. концентрирует внимание на проблемах генезиса человека как творца и творения культуры в филогенетическом и онтогенетическом плане. Главные проблемы культурантропологических исследований связаны со становлением человека как феномена культуры: культурирование основных инстинктов человека, возникновение специфически человеческой конституции, строение тела человека в его связи с культурной средой, поведение человека, становление норм, запретов и табу, связанных с включенностью человека в систему социокультурных отношений, процессы инкультурации, влияние культуры на половой диморфизм, семью и брак, любовь как культурный феномен, становление мироощущения и мировоззрения человека, мифология как культурное явление и др. Не менее важны в современную эпоху вопросы экологии человека и культуры, исследование закономерностей функционирования экокультуросистем, поскольку становление человека как носителя культуры не может не включать в себя оценку его места и роли в сохранении природы и культуры современности.

Большое значение для становления теоретической программы исследования человека и культуры имели труды Тайлора “Первобытная культура”, “Введение к изучению человека и цивилизации (Антропология)”, “Доисторический быт человечества и начало цивилизации” и др., в которых он с позиций эволюционизма дал антропологическую трактовку культуры, положив тем самым начало культурантропологическим исследованиям. В русле эволюционизма развивались исследования Фр. Фрезера, Дж. Мак-Леннана, Дж. Леббока, Ю. Липперта и отечественных ученых К. Д. Кавелина, М. М. Ковалевского, М. И. Кулишера, Н. Н. Миклухо-Маклая, Д. Н. Анучина, В. Г. Богораза (Тан) и др.

Этот период развития культурной А. принято называть эволюционистским (1860-1895). Американский исследователь Дж. Стокинг полагает, что эволюционистскому этапу предшествовал этап этнологический (1800—1860). Следующий этап развития культурантропологии связан с деятельностью американского ученого Боаса и носит название исторического (1895—1925). Боас выступил с критикой позитивистского сциентизма. Его методологический скепсис оказал большое влияние на исследователей: некоторые из них отказались от естественнонаучных стандартов познания (“научное пораженчество” П. Радина и др.) в пользу эмпирич. описательности и декларации релятивизма и эмпиризма (Херсковиц).

В 20—30 гг. в США возникла А. психологическая, которая первоначально именовалась направлением “культура-и-личность”. Широкую известность она получила благодаря книгам М. Мчд, Бенедикт, И. Халлоуэла, Дж. Долларда, Дж. Уайтинга, И. Чайлда, Дж. Хонигмана, Э. Хьюза. Основным предметом было исследование того, как индивид действует, познает и чувствует в условиях различного культурного окружения.

А. биологическая (или естественнонаучная) концентрирует свое внимание на биологии человека как вида. К настоящему времени А. понимается не только как наука о древнейших формах человека, об его эволюции (т. е. антропогенез и палеоантропология), а чаще всего как анатомия, физиология и морфология человека (учение о закономерностях роста и общих для всего человечества вариациях в строении тела).

После Второй мировой войны исследователи обращаются к методологии структурно-функционального анализа, что приводит к появлению А. социальной (Малиновский, Радклифф-Браун и др.). Кризис традиционной А. некоторые ученые связывают с тесным сотрудничеством антропологов с колониальной политикой метрополии. Новые перспективы в этой науке раскрылись в анализе аспектов социального поведения человека. Социальная А., по признанию западных ученых, пришла на место этнологии как центральная, “сердцевинная” область А. культурной.

А. социальная исследует становление человека как социального существа, а также основные структуры и институты, которые способствуют процессу социализации человека, и ряд других вопросов. Идеи социальной А. развивали Малиновский, который понимал культуру как совокупность институтов, служащих для удовлетворения первичных (физиологических и психических) и вторичных, т. е. порожденных самой культурой, потребностей людей; Радклифф-Браун, утверждавший, что современная А. является функционально обобщающей и социологичной, это наука сравнительной социологии. Социальная А. уделяла внимание процессам взаимодействия человека и культуры на стадии цивилизации (это и интерес к урбанистической культуре в работах американского исследователя Р. Редфилда, что отчасти связано и с проникновением в культурантропологическое направление методологии структурно-функционального анализа, с усилением влияния социологов — Дюркгейма, Парсонса).

В послевоенный период выкристаллизовывается также культурно-экологический подход, взаимодействующий с “экологической психологией”, “культурной географией”, “социальной географией”, “экологией человека”. Этот подход, именуемый “экологической А.”, объясняет взаимовлияние природной среды и культур. Это направление представляют М. Бейтс, Дж. Стюард, М. Салинс, а с российской стороны — М. Г. Левин, С. П. Толстов, Н. Н. Чебоксаров и др.

Одно из ведущих структуралистских направлений в А. — А. когнитивная (Гуденаф, Ф. Лаунсбери, X. Конх-лин, С. Брунер и др.), которая занимается выявлением и сравнением “когнитивных категорий” в разных культурах. Это направление возникло в середине 50-х гг. в США в рамках развития методов формального семантического анализа. Окончательно оформилось в середине 60-х гг. В основе когнитивной А. лежит представление о культуре как системе символов, как специфически человеческом способе познания, организации и ментального структурирования окружающей действительности. В языке, по мнению сторонников когнитивной А., заключены все когнитивные категории, лежащие в основе человеческого мышления и составляющие суть культуры. Эти категории не присущи имманентно человеческому мышлению; они воспринимаются человеком в процессе инкультурации. Главным объектом, на который направлена исследовательская деятельность когнитивной А., являются разнообразные классификационные и таксономические системы, функционирующие в культурах.

С 50—60-х гг. в среде американских культурологов наметилось направление, получившее название неоэволюционизма (Л. Уайт, Дж. Стюард, Э. Р. Сервис, М. Салинс и др.).

Л. Уайт, еще в 1939 предложивший создать особую науку культурологии как общетеоретическую дисциплину, зафиксировал назревавший в то время кризис А. культурной; ее отличие от культурологии Уайт видел в том, что антропологи замкнулись в экзотическом мире бесписьменного прошлого, как в убежище от жгучих проблем современности. Культурология понималась им как общетеоретическая и методологическая база для антрополошических исследований и как возможность нового этапа развития и осовременивания А. культурной.

Дальнейшая эволюция культурной А. осложнена появлением компромиссных методологических установок, связанных с влиянием фрейдизма на американскую культурантропологию (Кардинер и его школа “изучения культуры и личности”) и со стремлением Эванс-Причарда переформулировать структурно-функциональную методологию в терминах “значений” элементов культуры и его попытки слияния А. с историей.

В послевоенный период в А. начинают превалировать направления, ориентированные на понимание значений “других” культур и привлечение в антропологию методов лингвистики (структурная лингвистика Ф. де Соссюра, фонология Н. С. Трубецкого, Р. Якобсона), связанных с выработкой на этой основе приемов формального анализа феноменов культуры. В науке появляется много вариантов А. символической (Леви-Стросс, Э. Лич, В. Тэрнер и др.).

Примером синтеза культурной А. и герменевтики (Гадамер, Рикёр), аналитической философии языка (Г. Райл, Витгенштейн), философии символических форм (С. Лангер) и литературоведения (К. Бёрк) выступает А. интерпретативная Гирца, в свою очередь влияющая на становление таких направлений, как “А. как культурная критика” (Дж. Маркус, М. Фишер, Дж. Клиффорд) и “экспериментальная этнография” (М. Агар, Дж. Лофланд, Э. Хьюз), которые особое внимание уделяют дискурсивному аспекту антропологического знания (знание трактуется не только как отражение исследователем “другой” культуры, но как диалог между ними) и поиску адекватных риторических стратегий передачи исследователем личного опыта понимания “другой” культуры.

Лит.: Ананьев Б.Г. О проблемах совр. человекозна-ния. М., 1977; Аверкиева Ю.П. История теор. мысли в амер. этнографии. М., 1979; Бурж. концепции культуры: кризис методологии. Киев, 1980;Иванов Вяч.Вс. Культурная антропология и история культуры // Одиссей: Человек в истории. М., 1989; Маркарян Э.С. Проблема целостного исследования культуры в антропологии США // Этнология в США и Канаде. М., 1989; Ве-селкин Е.А. Культурная антропология США: теория и действительность: (Взгляд со стороны) // Этнол. наука за рубежом: проблемы, поиски, решения. М., 1991; Ел-фимов А.Л. Клиффорд Гирц: интерпретация культур // Этногр. обозрение. 1992. N 3; Емельянов Ю.Н. Введение в культурантропологию. СПб., 1992; Степин B.C. Филос. антропология и философия науки. М., 1992; Антропология и история культуры. М., 1993; Асочаков Ю.В., Чегринец М.А. Амер. культурная антропология: замысел естеств. истории культуры // Вестник СПб. гос. ун-та. Сер. 61. СПб., 1993; Пуляев В.Т., Шаронов В.В. Социальная антропология: статус, предмет, проблемы // Социально-полит, журнал. 1993. N 7; Барулин B.C. Социально-филос. антропология. М., 1994; Мещеряков Б.Г., Мещерякова И.А. Введение в человекознание. М., 1994; Орлова Э.А. Введение в социальную и культурную антропологию. М., 1994; Этнология. М., 1994; Тэйлор Э.Б. Введение к изучению человека и цивилизации: (Антропология). М., 1924; Леви-Стросс К. Структурная антропология. М., 1985; Гелен А. О систематике антропологии // Проблема человека в западной философии. М., 1988; Boas F. The Limitation of Comparative Method of Anthropology // Boas F. Rase, Language and Culture. N.Y., 1940; Haddon A. C. History of Anthropology. L., 1949; Kroeber A. L. Anthropology today. ChL, 1953; Herskovits М. Cultural Anthropology. N.Y., 1955; Idem. Horizons of Anthropology. L., 1965; Introduction to Cultural Anthropology. Boston, 1968; Cone C.A., Pelto P.J. Guide to Cultural Anthropology. Glenview, 1969; Keesing, Roger М., Keesing F. М. New Perspectives in Cultural Anthropology. N.Y., 1971; A Handbook of Method in Cultural Anthropology. N.Y.; L., 1973; Harris М. Culture, People, Nature. An Introduction to General Anthropology. N.Y., 1975.

Л.П. Воронцова, А.А. Белик

АРХЕТИП

АРХЕТИП (греч.) — прообраз, первоначало, образец. В аналитическую психологию Юнга понятие А. вошло из произведений позднеантичных авторов. Юнг ссылался как на христтанских апологетов и отцов церкви — Иринея, Августина, Ареопагита, так и на иудеев и язычников — Филона, Цицерона, Плиния, герметические трактаты.

Часто это понятие употреблялось средневековыми мистиками (например, Рюисброком) и алхимиками, к исследованию трудов которых Юнг приступил как раз в то время, когда он стал употреблять термин А. (впервые — в 1919). Поскольку А. в словоупотреблении христианских и языческих неоплатоников соответствовал “эйдосу”, “идее” Платона, то Юнг оговаривал правомерность его употребления в психологии.

А. коллективного бессознательного отличаются Юнгом от “комплексов”, содержащихся в личностном бессознательном, в которое входят прежде всего вытесненные из сознания представления. Тем самым Юнг отличает свою аналитическую психологию от психоанализа Фрейда уже по предмету: бессознательное включает в себя не только вытесненные на протяжении индивидуальной жизни влечения, но также память всего человеческого рода. Коллективное бессознательное присуще всем людям, оно передается по наследству и является тем самым основанием, на котором вырастает индивидуальная психика. Подобно тому как наше тело есть итог всей эволюции человека, его психика содержит в себе и общие для всего живого инстинкты, и специфически человеческие бессознательные реакции на постоянно возобновляющиеся на протяжении жизни рода феномены внешнего и внутреннего мира. Психология, как и любая другая наука, изучает универсальное в индивидуальном, т. е. общие закономерности. Это общее не лежит на поверхности, его следует искать в глубинах. По ходу научного поиска мы обнаруживаем систему установок и типичных реакций, которые незаметно определяют жизнь индивида. Под влиянием врожденных программ, универсальных образцов находятся не только элементарные поведенческие реакции вроде безусловных рефлексов, но также наше восприятие, мышление, воображение. А. коллективного бессознательного являются своеобр. когнитивными образцами, на которые ориентируется инстинктивное поведение: интуитивное схватывание А. предшествует действию, “спускает курок” инстинктивного поведения. В А. накопился опыт тех ситуаций, в которых бесконечному числу предков совр. человека приходилось “спускать курок” именно такого действия; это — когнитивная структура, в которой в краткой форме записан родовой опыт. Инстинкты представляют собой врожденные программы поведения, тогда как А. являются регуляторами психики, априорными формами, которые передаются по наследству биологически, а не посредством культурной традиции. Отвергая обвинения в ламаркизме, Юнг писал, что т.о. передается не содержание, а чистые формы, получающие материю из опыта. Юнг сравнивал А. с системой осей кристалла, которая преформирует кристалл в растворе, будучи неким невеществ. полем, распределяющим частицы вещества. В психике таким “веществом” являются внешний и внутр. опыт, организуемый согласно врожденным образцам. В чистом виде А. поэтому не входит в сознание, он всегда соединяется с какими-то представлениями опыта и подвергается сознат. обработке. Ближе всего к самому А. эти образы сознания — “архетипич. образы” — стоят в сновидениях, галлюцинациях, мистич. видениях, некоторых психопатологиях, когда сознат. обработка минимальна. Это спутанные, темные образы, воспринимаемые как что-то жуткое, чуждое, но в то же время переживаемые как нечто бесконечно превосходящее человека, божественное (“нуминозное” — Юнг часто пользовался этим термином, позаимствованным у Р. Отто). Архетипич. образы наделены огромной психич. энергией, встреча с ними вызывает сильные эмоции, ведет к трансформации индивидуального сознания.

Архетипич. образы всегда сопровождали человека, они являются источником мифологии, религии, искусства. В этих культурных формах происходит постепенная шлифовка спутанных и жутких образов, они превращаются в символы, все более прекрасные по форме и всеобщие по содержанию. Мифология была изначальным способом обработки архетипич. образов. Человек первобытного общества лишь в незначит. мере отделяет себя от “матери-природы”, от жизни племени. Он уже переживает последствия отрыва сознания от животной бессознательности, возникновения субъект-объектного отношения — этот разрыв на языке религии осмысляется как “грехопадение”. Гармония восстанавливается с помощью магии, ритуалов, мифов. С развитием сознания пропасть между ним и бессознательным углубляется, растет напряжение, перед человеком возникает проблема приспособления к собственному внутр. миру. Адаптацию к образам коллективного бессознательного берут на себя все более сложные религ. учения, вводящие все более абстрактные догматы. Чем прекраснее, грандиознее передаваемый традицией образ, тем дальше он от опыта нуминозного, тем сильнее отрыв сознания от А. коллективного бессознательного. Символы открывают человеку священное и одновременно предохраняют его от непосредств. соприкосновения с колоссальной психич. энергией А. Символы и церковные догматы придают форму внутр. опыту священного. Мистика приобретает широкое распространение в кризисные эпохи, когда догматы окостеневают, когда с их помощью уже трудно передать непосредств. опыт архетипич. образов.

Обособление сознания ведет к утрате равновесия, и бессознательное стремится “компенсировать” односторонность сознания. Если сознание уже не принимает во внимание опыт А., если символич. передача невозможна, то архетипич. образы могут вторгнуться в сознание в самых примитивных формах. Примерами таких “вторжений” на индивидуальном уровне являются некоторые психопатологии, тогда как на коллективном уровне ими оказываются массовые движения, идеологии и т.п.

А. не даны нам ни во внешнем, ни во внутр. опыте — в этом смысле они гипотетичны. Выдвинув эту гипотезу для объяснения неврозов и психозов, Юнг использует ее для объяснения разл. явлений культуры, прежде всего мифологии, религии и искусства. Эти идеи оказали опр. влияние на совр. религиоведение — понятиями “А.”, “архетипич. образ” пользовались К. Кереньи, Элиаде, Дж. Кэмпбелл и др. историки религии и мифологии, не обязательно принимавшие многие др. положения аналитич. психологии (в частности, и биол. трактовку А.). Учение Юнга об А. коллективного бессознательного оказало также опр. влияние на лит-ведение и иск-ведение, равно как и на творчество некоторых известных писателей, художников, кинорежиссеров. Чаще всего понятие А. используется не принадлежащими к юнгианской аналитич. психологии авторами в более широком (а иногда и расплывчатом) смысле — как совокупность общих черт, сюжетов, образов, характерных для многих религ., лит., культурных традиций. В аналитич. психологии этот термин чаще всего употребляется по отношению к опр. психич. структурам, проявляющимся по ходу терапии (анима и анимус, самость и др.).

Лит.: Архетипы в фольклоре и литературе. Кемерово, 1994; Архетип: Культурол. альманах. Шадринск, 1996. Юнг К.Г. Архетип и символ. М., 1991; Он же. Аналитич. психология: Прошлое и настоящее. М., 1995; Он же. Человек и его символы. СПб. 1996.

А.М. Руткевич

АРХЕТИПЫ КУЛЬТУРНЫЕ 

АРХЕТИПЫ КУЛЬТУРНЫЕ — базисные элементы культуры, формирующие константные модели духовной жизни. Содержание А.к. составляет типическое в культуре, и в этом отношении А.к. объективны и трансперсональны. Формирование А.к. происходит на уровне культуры всего человечества и культуры крупных исторических общностей в процессе систематизации и схематизации культурного опыта. В силу этого сопричастность к А.к. отд. индивидом отчетливо не осознается и воспроизведение А.к. конкр. личностью выступает рационально непреднамеренным актом. А.к. раскрывают свое содержание не через понятие и дискурс, но иконически, т. е. посредством изобразит, формы. Иконич. природа А.к. обусловливает то, что они явлены в сознании как архетипич. образы, изобразит, черты которых определяются культурной средой и способом метафорич. репрезентации. Наиболее фундаментальны в составе культуры универсальные А.к. и этнич. А.к. (этнокультурные архетипы). Универсальные А.к. — укрощенного огня, хаоса, творения, брачного союза мужского и женского начал, смены поколений, “золотого века” и др. суть смыслообразы, запечатлевшие общие базисные структуры человеч. существования. В культуре, понятой как “ненаследств, память коллектива” (Б.А. Успенский), А.к. выступают в качестве спонтанно действующих устойчивых структур обработки, хранения и репрезентации коллективного опыта. Сохраняя и репродуцируя коллективный опыт культурогенеза, универсальные А.к. обеспечивают преемственность и единство общекультурного развития. Этнич. А.к. (этнокультурные архетипы) представляют собой константы нац. духовности, выражающие и закрепляющие основополагающие свойства этноса как культурной целостности. В каждой нац. культуре доминируют свои этнокультурные архетипы, существ, образом определяющие особенности Мировоззрения, характера, худож. творчества и истор. Судьбы народа. В герм. духовности Юнг выделяет архе-типич. образ Вотана — “данность первостепенной важности, наиболее истинное выражение и непревзойденное олицетворение того фундаментального качества, которое особенно присуще немцам” (Юнг, “Вотан”). Как о рус. этнокультурных архетипах можно говорить об ориентации на потаенную святость, выраженную в образах “града Китежа” или фольклорного Иисуса, а также о таких первичных образованиях русской духовности, как “отзывчивость” или “открытость”, как устойчивая модель претворения представлений о России в женский образ и др. В этнокультурных архетипах в сгущенном виде представлен коллективный опыт народа; собственно, они есть результат превращения этнич. истории в базовые модели этнич. культурного опыта. Актуализация этнокультурного архетипа включает этот опыт в новый истор. контекст. Согласно Юнгу, актуализация архетипа есть “шаг в прошлое”, возвращение к архаич. качествам духовности, однако усиление архетипическо-го может быть и проекцией в будущее, ибо этнокультурные архетипы выражают не только опыт прошлого, но и чаяние будущего, мечту народа. Активное присутствие этнокультурных архетипов является важным условием сохранения самобытности и целостности нац. культуры.

А.к., оставаясь неизменными по существу, диахронически и синхронически проявляются в самых разнообр. формах: в мифол. образах и сюжетных элементах, в религ. учениях и ритуалах, в нац. идеалах, в химерах массовых психозов и т.д. Наиболее подробно изучены проявления А.к. в сновидениях, фантазиях и фобиях (культурология психоаналитич.), а также в лит. творчестве (М.Бодкин, Ж.Дюран, Е.М.Мелетинский, Н.Фрай и др.).

Лит.: Аверинцев С.С. “Аналитич. психология” К.-Г. Юнга и закономерности творч. фантазии // ВЛ. 1970. N 3; Он же. Архетипы // Мифы народов мира: Энциклопедия. Т. 1. М., 1980; Панченко А.М., Смирнов И.П. Метафорич. архетипы в рус. средневек. словесности и в поэзии нач. 20 в. // Труды отдела древнерус. лит-ры (ТОДРЛ). Вып. 26: Древнерус. лит-ра и культура XVIII-XX в. Л., 1971; Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. М., 1995; Архетип: Культурол. альманах. Шадринск, 1996.

А.П. Забияко

ВРЕМЯ КУЛЬТУРЫ 

ВРЕМЯ КУЛЬТУРЫ — важнейший аспект модели мира, характеристика длительности существования, ритма, темпа, последовательности, координации смены состояний культуры в целом и ее элементов, а также их смысловой наполненности для человека. Для культурологич. исследования существенны как субъективные формы восприятия времени, так и объективированные с помощью образных, словесно-знаковых, символич., понятийных средств представления о временных характеристиках бытия. Однако субъективное восприятие времени и объективированные представления о нем тесно взаимосвязаны, что проявляется не только в объективации субъективных образов времени, но и в воздействии значимых для некоторой культуры теорий о сущности В.к. на его восприятие людьми, принадлежащими к данной культуре. Эта взаимосвязь довольно своеобразна, поскольку, скажем, учение об атомах никак не изменило восприятие вещества отдельными людьми, а теория времени Ньютона существенно определяет не только его мысленный образ, но и его понимание по типу геометрической линии. Специфика В.к. состоит в том, что оно, в отличие от материальных предметов, не может быть воспринято с помощью органов чувств, а потому его образ переплетен с опр. метафорами и обусловлен ими. Эта особенность присуща восприятию всех без исключения явлений и процессов, недоступных органам чувств. В результате, сверхчувственное заменяется чем-то наглядным, что, собственно, и позволяет сделать метафора. В. к., принципиально не будучи дано чувственному восприятию, конституируется каждой культурой по-своему, и это не есть тривиальная “разметка” некоторого объективно существующего В.к., а опр. рационализация процессов становления и изменения, которые только и даны органам чувств. В этом смысле научное представление о В.к. точно такая же его рационализация (возведенная на уровень теор. обобщения), как и совр. обыденные, а также исторически зафиксированные образы В.к., присущие различным культурам. В.к., выражающее самые глубинные особенности миропонимания, — одна из категорий культуры. Поэтому же и абстрактное время математич. естествознания, и конкр. время повседневности и истории обладают опр., хотя и разл. смысловой наполненностью для человека, и у первого нет никакого “права первородства” по отношению ко второму. Речь идет о разл. целях и уровнях осмысления феномена В.к. В соответствии с этим говорится о биол., психол., физич., геогр. и т.д. времени. Более того “абстрактное” время не предшествует “конкретному”, а, напротив, “надстраивается” над соответствующими образами и без них не может существовать. Все сущее обладает временными характеристиками, что делает невозможной дефиницию времени в ее классич. понимании как отнесение к некоторому роду и перечисление видовых признаков. Время не может быть отнесено ни к какому “роду”, а потому все его определения тавтологичны и используют связанные с ним самим ассоциации либо стремятся выразить его суть с помощью свойств, присущих пространству. Последнее далеко не случайно, и связь с пространством принадлежит к числу наиболее существ, всеобщих свойств времени. По мере рационализации представлений о времени у него выделяются также такие всеобщие свойства, как одномерность, асимметричность и необратимость. Но именно связь времени с пространством послужила исходным пунктом последующих рационализаций временных характеристик всего сущего. Время и пространство — необходимые компоненты всего содержания человеч. восприятия (поля восприятия), будучи способами различения предметов. При этом пространство есть восприятие сосуществующих в поле восприятия чувств, впечатлений, а время — чередование накопленных чувств, впечатлений, т. е. опр. взаимоотношение между непосредственными и полученными ранее восприятиями.

Формирование первых представлений о времени начинается, вероятнее всего, уже в палеолите на основе попыток осмысления процессов движения и изменения. Но это не могло быть проявлением простой любознательности. Переход от первобытного стада к первой форме человеч. общности, роду, как переход от “природы” к “культуре”, требовал замены биол., естественных связей, объединявших особи в стаде, надбиол., искусственными. Эти последние связи, как и все “культурное”, т. е. искусственное, не возникает само собой, т. е. “по природе”. Для этого требуется опр. человеч. усилие, и в данном случае оно было направлено на создание совместного времени. Находиться в совместном В.к. значит, прежде всего, жить в едином ритме. В противном случае невозможна никакая совместная, т. е. согласованная деятельность. Первые ритуалы должны были создавать именно единый ритм, и для этого использовались все подручные средства — голосовые связки человека, хлопки, притоптывания, извлечение звука из всего, что только может звучать, а также ограниченные рамками ритуала совместные телесные движения (ритуальные танцы). Цель всего этого заключалась в подготовке к будущему действию за пределами ритуала, в повседневной жизни, и эмоционально, и путем выработки опр. навыков. На этой основе формируется образ циклического В.к., в котором нет движения “вперед”, к чему-то “новому”. Происходит повторение того, что уже было, нет четкого различения между прошлым, настоящим и будущим, которые слиты в конкр. опыте человека. Если нет переживания В.к., то нет и времени как такового, оно воспринимается как своего рода собственность, которой человек владеет вместе с др. членами данного коллектива. Представление о В.к. как о чем-то объективном, существующем независимо от людей, отсутствует. В.к. считается чем-то одухотворенным, качественно разнородным (например, “счастливое” и “несчастливое”), не предшествующим межчело-веч. отношениям, событиям, вещам, а создаваемым ими и не способным существовать в отрыве от них. Пространство — непременная характеристика временных отношений, и всегда подразумевается единство временных и пространственных свойств происходящего. Постепенно складывается представление о “правремени”, в котором было создано настоящее состояние мира и которое именно поэтому становится сакральным. Иными словами, сакрализации подвергается прошлое.

Все последующие способы конституирования В.к. решают ту же задачу — создание совместного В.к. в качестве экзистенциального условия человеч. сообщества. Для преодоления ограниченности родовой жизни нужно было найти такой эталон ритма, который позволил бы согласовать жизнедеятельность людей на больших расстояниях и создать саму “территорию”. Первые оседлые культуры делали это, устанавливая связь циклов разлива рек, в долинах которых они селились, с циклами обращения небесных светил. Если члены рода для конституирования своего В.к. слушали “голос предка”, звучащий сквозь маску шамана, то первые оседлые культуры смотрят в небо, ритм которого позволяет “синхронизировать” жизнь на земле на огромной площади и создать гигантский, по сравнению с родом, цикл В.к. Этот принцип конституирования совместного В.к. требовал сложных ритуальных механизмов и особых сооружений, важнейшее из которых — храм в качестве того места, где небо моделируется на земле. И хотя первые оседлые культуры переносят центр тяжести с прошлого на настоящее, то общее, что объединяет их с миром родов, — это циклич.характер В.к.

Чтобы разорвать этот цикл, нужно было постулировать возможность остановки, после которой В.к. могло бы начать свое течение заново. Это было сделано в древнеевр. культуре благодаря субботе, которая, будучи точкой абсолютного разрыва В.к., обеспечивала возможность такой остановки и, следовательно, освобождение от власти и прошлого, и настоящего. Доминирующим становится будущее. Происходящая из будущего “тяга” конституирует уже не циклич., а линейное В.к., что означает понимание В.к. в качестве истории, в качестве пророческого слова, становящегося плотью. Т.о., история — это не постепенное выявление того, что уже пребывало в готовом виде в к.-л. моменте цикла В.к., а именно исполнение обетованного, творение как появление нового, которое не повторяет старое, непредсказуемо, однократно и открывается в качестве обетования Бога. Иначе говоря, истор. В.к. становится ареной божеств. откровения, и только Бог может вывести человека из безостановочного круговоротного движения и даровать ему покой — субботу. Тогда появляется возможность посмотреть на все из конца В.к. как состояния полноты творения, и это делает все частные верования и привязанности относительными. Конец В.к. выявляет смертность этих верований и привязанностей, неизбежно заставлявшую конституировать В.к. в качестве цикла (иначе они не могли бы сохраняться как самотождественные). Мифы “вечного возвращения”, обходящие смерть и устраняющие ее от конституирования В.к., скрывают все, предшествовавшее начальному моменту. Тем самым, на деле создавая частное отношение, они маскируют его принципиальную фрагментарность. В условиях конституирования В.к. как циклического не может быть никакой истории, а только множество “историй”, ход которых направлен от “золотого века” по нисходящей линии вплоть до момента восстановления первонач. “полноты”. Время истории, напротив, начинается не с частных привязанностей (например, смерть культурного героя или основание Рима), а находится “по ту сторону” всякого частного прошлого, начинаясь с сотворения Адама, а его внутр. напряжение создается деятельностью пророков и ожиданием Мессии. Т.о., В.к. впервые признается потенциально общим для всего человеч. рода. Для того чтобы оно стало действительно общим, нужно было выйти за пределы того отд. народа, жизнь которого впервые начала протекать в истор. В.к. В противном случае истор.В.к. оказывается все же частным, локальным, а не общечеловеческим. Но за пределами такого В.к. находились не только роды и первые оседлые культуры, устроенные по типу восточных деспотий. Уникальная культура Древней Греции создала еще один, четвертый и последний способ конституирования локального В.к., который должен был обеспечивать общегреч. единство, т. е. согласованную жизнь на “очаговой территории” (полисы и острова). Древние греки впервые попытались устранить принудительность В.к., введя в его состав “свободное время”, или “досуг”. Принудительность В.к. означает необходимость служения людям, духам или богам. Ритуальные танцы рода — не досуг, а обязанность, и такими же обязанностями являются -храмовое богослужение вост. деспотий, евр. суббота и даже ожидание Мессии. Напротив, свободное время — это время, в течение которого человек свободен от любых обязательств не только перед конкр. людьми, но и перед своим “делом”, и, следовательно, не зависит от божеств, и человеч. принуждения. Досуг — это время, которым “обладает” сам человек, тогда как за его пределами В.к. “владеет” им, постоянно выдвигая перед ним разл. императивы. Тем самым в культуру вводится элемент игры, а время игры обратимо, изолировано от серьезности и опасностей жизненной борьбы. Игра, в свою очередь, составляет сущность др.-греч. школы, позволявшей путем обучения вводить учеников в чужеродные общности и культуры, и создает особый тип совместного В.к. Время игры обеспечивает как самотожцественность греч. культуры, так и колонизацию, но это абстрактное время, несовместимое с историей, ее однократностью и конкретностью. Совместность В.к. покупается именно ценой превращения его в абстрактное и потому обратимое.

Единое совместное В.к. могло быть создано только путем введения всех культур в истор. В.к. Но для этого нужно было включить смыслообразующую функцию конца времени в настоящее. Др.-евр. культуру интересовали только начало времени и его конец, но следовало установить непосредств. отношение каждого момента к конечному смыслу В.к., т. е. сделать каждый момент встречей прошлого и будущего. Чтобы все локальные, частные формы В.к. открылись навстречу друг другу, нужно было показать, что смерть является точно таким же императивом будущего, как и жизнь. Христианство создает единое В.к. с помощью особых механизмов, опирающихся на смерть Иисуса Христа. Именно это событие релятивирует все предшествующие календарные системы, обеспечивая возможность свободного перемещения от одного ритма совместной жизни к другому: “...Суббота для человека, а не человек для субботы” (Мк. 2:27). А это означает разрушение непроницаемых границ между культурами, и именно поэтому апостол Павел называет Иисуса Христа “царем веков” (1Тим. 1:17). “Век” (эон) — это и есть ритм совместной жизни, присущий отдельной локальной культуре, а учение об эонах становится необходимым элементом христ. концепции В.к. Но эон — конечный и потому преходящий отрезок времени. Христ. летоисчисление основано не на перечислении отд. моментов В.к., а складывается из эпох, периодов, эонов, единство и осмысленность которых определяется, исходя из единого В.к, С др. стороны, время можно расчленять, только имея его предварительно в качестве чего-то целого, и лишь при этом условии множество эонов образуют полноту времени. Это дает ориентацию во времени, поскольку теперь все зоны открываются навстречу друг другу и подчиняются объемлющему их “зону эонов”. В рез-те, во-первых, возникает возможность свободного изменения и людей, и мира, а во-вторых, при всех изменениях сохраняется единство смысла В.к. Поэтому концепции истории Шпенглера и Тойнби, открыто противостоящие христ. концепции времени, имеют ее в качестве своего предварит, условия: анализ отд. культур, объявляемых геометрически замкнутыми, был бы невозможен без “зона эонов” в качестве полноты времени. Ведь именно принадлежность к нему неявно приписывается историку, только благодаря этому и видящему ничем не замутненный смысл каждой локальной культуры. Именно поэтому же эволюция представлений о В.к. может стать предметом детального культурологич. анализа, основанного на междисциплинарном подходе.

Однако сама христ. концепция времени, как и все элементы культуры, требует усилий для ее поддержания. Поэтому неудивительно, что сопутствующим эффектом общего процесса секуляризации стало оживление концепций циклич. В.к. — как традиционных, так и искусственно конструированных в контексте нетрадиц. религ. и квазирелиг. движений. Другой особенностью совр. представлений о времени является отождествление истории с физикалистскими моделями времени, что лежит в русле натуралистич. видения человека и его мира в качестве онтологически автономных. Лишенное божеств, и человеч. смысла время является характерным проявлением нигилизма.

Лит.: Ахундов М.Д. Концепции пространства и времени: Истоки, эволюция, перспективы. М., 1982; Гуревич А.Я. Категории ср.-век. культуры. М., 1984; Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в романе. Очерки по истор. поэтике // Бахтин М.М. Литературно-критич. статьи. М., 1986; Трубников Н.Н. Время человеческого бытия. М., 1987; Элиаде М. Космос и история. М., 1987; Он же. Священное и мирское. М., 1994; Ясперс К. Истоки истории и ее цель // Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1991; Булгаков С. И. Апокалиптика и социализм // Булгаков С.Н. Соч. в 2 т. Т. 2. М., 1993; Шпенглер О. Закат Европы. Новосибирск, 1993; Бердяев Н.А. Опыт эсхатологической метафизики // Бердяев Н.А. Царство Духа и Царство Кесаря. М., 1995; Он же. Смысл истории. М., 1990;

Cassirer E. Philosophic der symbolischen Fonnen. Bd. 1-3. В., 1923-29; LoweR. Kosmos und Aion. Gutersloh, 1935; Tau-bes J. Abendlandische Eschatologie. Bern, 1947; Rosenstock-Huessy E. Soziologie. Bd. 2. Die Vollzahl der Zeiten. Stutt., 1958; Bultmann R. History and Eschatology. Edinburgh, 1957; Sorabji R. Time, Creation and the Continuum: Theories in Antiquity and the Early Middle Ages. Ithaca (N.Y.), 1983; Eliade М. Histoire des croyances et des idees religieuses. T. 1-3. P., 1976-84.

А. И. Пигалев

ДИНАМИКА КУЛЬТУРЫ

ДИНАМИКА КУЛЬТУРЫ (или культурная динамика) — 1) изменения внутри культуры и во взаимодействии разных культур, для которых характерна целостность, наличие упорядоченных тенденций, а также направленный характер; 2) раздел теории культуры, в рамках которого изучаются процессы изменчивости в культуре, их обусловленность, направленность, сила выраженности, а также закономерности адаптации культуры к новым условиям, факторы, определяющие изменения в культуре, условия и механизмы, реализующие эти изменения.

Понятие Д.к. тесно связано с широко используемым в теории культуры понятием “культурные изменения”, но не тождественно ему. Культурные изменения предполагают любые трансформации в культуре, в т. ч. такие, которые лишены целостности, ярко выраженной направленности движения; понятие “культурные изменения” шире, чем понятие Д.к.; вместе с тем оно менее определенно.

В 30-х гг. Сорокин назвал свой четырехтомный труд об истории культуры с древнейших времен и о переходе от одной культурной системы к другой (или от одного культурного стиля к другому) “Социальная и культурная динамика”. Широкое использование понятия Д.к. приходится на вт. пол. 20 в., когда в области научной аналитики происходит активное расширение представлений об изменениях в культуре, о многообразии динамич. типов и форм, а также об источниках и предпосылках культурного движения.

К наст. времени в мировой научной мысли накоплен огромный объем идей, представлений и концепций, позволяющий давать научно-филос. интерпретацию Д.к. с разных познавательно-гносеологич. позиций — с т. зр. закономерностей эволюц. изменений, истор. развития, а также исходя из постмодернистских представлений о фрагментарности культурных динамич. полей; в терминах филос. или информационно-кибернетич. анализа; базируясь на идеях теории инновативно-творч. или управленч. деятельности. Немалый вклад в развитие теории Д.к. внесли исследователи, работавшие в рамках структурно-функционального подхода, теории конфликтов, синергетики. Подобный междисциплинарный синкретизм и методол. плюрализм следует признать естественным — он неизбежен при анализе столь базисного явления, каким выступает К.д. Сложность и во многих случаях неочевидность изменений в культуре делает разл. подходы к изучению К.д. равновероятностными и взаимодополняющими по отношению друг к другу.

Широкий аналитич. диапазон в изучении Д.к. позволяет говорить о многообразии позиций в понимании характера ее процессов. Аналитики признают значимость в динамич. изменениях поступательно-линейных векторов развития, хотя очевидно, что этот вид Д.к. является далеко не единственным и часто не ведущим по значимости; как правило, он дополняется или чередуется с фазовыми, циклич. или этапными изменениями, могущими перерастать в волновое развитие, в развитие по кругу. В качестве варианта циклич. развития выделяют инверсионное развитие, которое реализуется в форме маятниковых колебаний культурных изменений. Одна из форм перехода от постепенных изменений к резкому обновлению и инновациям — взрыв (в понятиях синергетики “точка бифуркации”), т. е. резкое повышение удельного веса перемен, а также изменение вектора развития с набором нескольких альтернатив будущего.

Изменения могут вести к обогащению и дифференциации культуры. Однако нередки изменения, ведущие к ослаблению дифференциации, к упрощению культурной жизни, к ее аномии, что интерпретируется как упадок и деградация, переходящие в кризис культуры.

В особое состояние выделяют культурный застой, состояние длительной неизменности и повторяемости норм, ценностей, смыслов, знаний. Застой следует отличать от устойчивости культурных традиций; он наступает, когда традиции доминируют над инновациями, подавляют их.

Своеобразен подход сторонников постмодернистской парадигмы к интерпретации культурных изменений. Для них Д.к. (анализ в рамках постмодернизма проводится обычно на примере духовных областей культурной активности, нередко — худож. практики, искусства) — не рост, не развитие, не целенаправленное распространение, а принципиально иной тип движения, который они обозначили термином, взятым из ботаники, “ризома” (беспорядочное распространение, “движение желания”, лишенное направления и регулярности).

В целом для Д.к. характерен устойчивый порядок взаимодействия ее компонентов, периодичность, стадиальность, направленность. Ряд аспектов Д.к. имеют симметричные по структуре механизмы, отличающиеся знаком направленности. Можно говорить об интеграционной или дезинтеграционной, восходящей или нисходящей К.д., об эволюц. или революционном характере ее изменений. При выделении деятельностной стороны изменений, можно говорить о Д.к. в разных сферах культурной активности, например, о динамике полит, культуры, сферы нац. отношений, религ., худож. или коммуникативной деятельности и т.д. Выделяется также динамика, характерная для опр. функциональных отношений в культуре, например, динамика коммуникативных отношений, взаимодействия культур и др.

Процессы Д.к. следует интерпретировать как проявление способности сложных социальных систем адаптироваться к меняющимся внешним и внутр. условиям своего существования. Т. о., фундаментальным “побудителем” К.д. выступают не идеи, не интересы, страсти и желания людей, а объективная, слабо осознаваемая людьми необходимость адаптации общества и культуры к меняющейся вне и внутри ситуации.

Наряду с фундаментальной необходимостью выделяют и некие общие предпосылки, или своеобразные “несущие конструкции”, детерминирующие в своей основе динамич. трансформации культуры. Структура и природа этих детерминант приобретает в разных аналитич. парадигмах разные познават. модусы выражения.

Так, в гуманитарном знании выдвигаются такие полюсы противоречии Д.к., как “аполлоническое и дионисийское начало” (Ницше), творч. порыв (мыслители школы философии жизни), жизнь, порождающая новые культурные формы, которые окостеневают и тормозят развитие самой жизни (Зиммель).

В более строгих понятиях анализируется Д.к. сторонниками структурно-функционального подхода. В теории действия Парсонса социальные и культурные изменения выводятся из процессов обмена информацией и энергией между социальными системами. Источником культурного изменения может быть избыток (либо недостаток) или информации, или энергии при обмене между системами действия. В теории синергетики фундаментальным свойством эволюции выступает неустойчивость, характерная и для стационарных структур, и, в большей степени, для диссипативных — пульсирующих, усложняющихся или деградирующих структур.

Ряд концепций и идей в основу Д.к. закладывают принципы неравновесного развития разных областей, уровней и структурных единиц культуры; обращают внимание на неравновесие между знанием и незнанием, между разными уровнями и способами понимания человеком окружающего мира (П. Сорокин и др.).

От общих предпосылок, универсальных детерминант Д.к., следует отличать факторы, обусловливающие ее конкр. проявления и характеристики.

Так, фактор времени определяет разл. проявления Д.к. Процессы длител. действия (100 лет и более) свидетельствуют об истор. динамике, имеющей свои закономерности развития, и изучаются в рамках истор. культурологии, теории цивилизаций. Микромасштабные изменения в культуре (от 25-30 лет, периода активной жизни в культуре одного поколения, до 100 лет) свидетельствуют об актуальной Д.к. Эти процессы, помимо культурологов, представляют интерес и для конкр. гуманитарных дисциплин. Наблюдение проявлений актуальной динамики доступно не только ученым, но и каждому человеку, который в течение жизни способен переживать подобные проявления в индивидуальной практике. Однако быстропреходящие изменения в культурной практике (например, сезонные изменения моды, жаргон молодежной культуры), не способные закрепиться в глубоких пластах культурной жизни, не могут рассматриваться в качестве проявлений Д.к.

Ряд факторов, определяющих Д.к., связан с опр. областями культурной активности и социального взаимодействия, в рамках которьк создаются предпосылки и для появления нестабильности, отклонений, дисбалансов, противоречий и конфликтов, и для их разрешения и преодоления: взаимодействие общества и природы; пространств, размещение культурных форм; взаимодействие разных культур (в т. ч. нац.); система жизнеобеспечения и хозяйственно-экон. деятельности; социальные институты, социальная организация, социальные нормы деятельности; область ценностно-символич., образного понимания; область научно-познават., информац. и управлен. активности. В рамках указанных областей формируется также совокупность условий, способов и состояний, через которые проявляются процессы Д.к. Взятые в целом, факторы, конкр. условия проявления и способы осуществления К.д. выступают механизмами ее реализации. К наст. времени достаточно подробно описаны механизмы К.д., действовавшие в опр. периоды истории или продолжающие действовать в наст. время в ряде конкретных областей культурной практики, например, в совр. хозяйственно-экон. культуре (Н. Кондратьев), в области взаимодействия нац. культур, в области распространения и потребления материалов средств массовой информации в худож. культуре и др. Анализ, осуществленный М. Вебером на примере влияния религ. представлений протестантизма на развитие рыночных отношений, выступает классич. примером изучения механизмов ускорения Д.к. под влиянием взаимодействия двух типов факторов — ценностно-символических с хозяйственными.

Лит.: Моль А. Социодинамика культуры. М., 1973; Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма // Вебер М. Избранные произведения. М., 1990.

Г.А. Аванесова

ЗНАЧЕНИЕ

ЗНАЧЕНИЕ — один из осн. элементов культуры, наряду с обычаем-нормой, ценностью и смыслом; специфически культурное средство соединения человека с окружающим миром или вообще субъекта с объектом через посредство знаков. Если в экон. деятельности человек соединяется с внешним миром через ведение хозяйства, а в политике — через властные отношения, то культура наделяет значениями факты, явления и процессы этого мира. Более того, культура формирует сложную и многообразную знаковую систему, через которую происходит накопление, поддержание и организация опыта. К числу знаковых систем относятся естеств. и искусств. языки, разл. системы сигнализации, языки изобразит. систем (образы, символика). Спец. дисциплиной, изучающей свойства знаковых систем, является семиотика. Синонимом для термина 3. выступает слово “смысл”, хотя эти два термина не полностью синонимичны, ибо “смысл” обычно связывается с субъективным пониманием культурных средств и является предметом культуроведения в отличие от рассмотрения объективированного 3. культурных компонентов в системе культурной регуляции.

Теор. подход к изучению соотношения между системой 3. и др. системами социальной регуляции получил развитие в рамках символич. интеракционизма. Теория 3. и ее соотношение с процессом познания — важная проблема разл. филос. направлений, прежде всего аналитич. философии, раскрывающей логич. и семантич. аспекты знаковых систем. Для культурологии важно раскрыть соотношение смыслового содержания разл. знаковых систем с т. зр. их соотношения с социальными процессами и спецификой культурной среды.

Знаки сами по себе могут не содержать информации, они требуют расшифровки, т. е. доведения до сознания человека, их понимания. Это хорошо знакомо и человеку, изучающему иностр. язык, и ученому, расшифровывающему “таинственные письмена”. Процессы получения знаний, выработки значений и их передачи не совпадают, что можно продемонстрировать на множестве научных открытий. Невостребованность научных открытий, новых технологий или произведений искусства — явление хорошо известное из истории культуры и науки.

Чем обусловлена необходимость для человека вырабатывать значения, обозначать вещи, свои собств. поступки и переживания? Вещи, действия людей, психол. процессы сами по себе культуры не составляют. Это лишь строит, материал для нее. Но будучи означены, они “втягиваются” в культуру, организуются в системы, включаются в функционирование социальных институтов и в жизнь отд. личности. Культура придает значение определяющим, переломным моментам человеч. жизни: рождению, любви, смерти, борьбе, поражению, победе. 3. могут относиться как к природным явлениям (расположение звезд на небе, восход и закат, радуга и ураган), так и к внутр. состояниям человека.

3. — средство, позволяющее человеку “дистанцироваться” от собств. переживаний и от наблюдаемых явлений, а значит, и способность вырабатывать совершенно особые формы деятельности. 3. дают возможность мысленного моделирования явлений, с которыми предстоит иметь дело, и само поведение становится все более универсальным способом отношения человека к действительности. Человек как существо социальное должен сообразовываться с интересами других, а также культурными требованиями. Именно через систему 3. происходит такое согласование.

Общество должно закреплять свой опыт в общезначимых символах, которые могли бы быть соотнесены друг с другом, систематизированы и переданы следующим поколениям.

Средствами культуры создаются знаки, названия, имена, позволяющие воссоздать в воображении образы отсутствующих предметов, перечислять и сочетать их в любой последовательности. Благодаря ей рождается разветвленная система значений, с помощью которой можно отличить друг от друга, дифференцировать тончайшие оттенки в переживаниях или явлениях видимого мира. Сложная иерархия оценок концентрирует опыт многих поколений. Обозначая и оценивая явления, человек упорядочивает, истолковывает, осмысливает мир и свое бытие в нем, получает возможность ориентироваться в действительности. Дать имя предмету — значит сделать первый шаг на пути к его познанию. Название закрепляет место предмета в опыте, позволяет узнавать его при встрече.

Известно, что 3. знаков слов не соотносится с действительными свойствами предметов, явлениями или процессами. Они вырабатываются культурой в ходе взаимодействия человека с природой и формирования предметной и символич. среды его жизнедеятельности. Мифол. “сотворение мира” включало в себя обозначение всего, с чем имеет дело человек, что брали на себя боги или культурные герои. 3. может иметь реальный “источник” в предметном мире (символизация грозы, землетрясения, солнца, луны, дерева и т.д.), но может и не иметь его, а, напротив, порождать воображаемую сущность в мире культурных явлений.

Важнейшим человеч. носителем системы 3. является язык как наиболее универсальное средство по сравнению с др. знаковыми системами. Язык в состоянии передать временные измерения (настоящее, прошедшее и будущее), модальность, лицо и т.д. Развитый язык обладает огромным запасом словесных значений и притом дискретность его единиц и способность их к комбинированию по многообразным правилам не устраняют его системности и способности к адаптации, к передаче все новых значений. Наряду с передачей словесных смыслов важны уже на ранних этапах культуры меры измерения.

Именно знаковые функции неизменно преобладают в худож. культуре. Сложный язык архитектуры, драмы, музыки, танца, формируемый соединением знакомых элементов и творчески переработанных или вносимых заново, создает особую сферу культуры, через которую человек постигает самые сложные и разнообраз. формы социализации.

Ритуал как формализованное и специализир. поведение служит целям упрочения связей либо между постоянными членами групп, либо во взаимодействии между группами, снимая напряжение, недоверчивость и повышая уровень коммуникативности, ощущение общности. Плюрализм и полиморфизм культурной жизни каждого сложного общества требует отлаженной регуляции локальных, культурно специфич. и общих ритуалов, праздников и юбилеев.

Сами по себе 3. могут быть и нейтральны, так как неимоверно широк потребный обществу круг обозначений. Однако соединяясь с нормами и ценностями, некоторые из них могут обретать особый статус, возвышающий их над другими, обычными и повседневными. Ярким примером такого возвышения служит табу, т. е. категорич. знаковый запрет на особо выделенные предметы, действия и слова, нарушение которого влечет за собой строгое наказание со стороны коллектива. Табуирование может иметь иррациональный и даже абсурдный характер. Но видимая абсурдность лишь подтверждает особую роль этого средства в поддержании социокультурного порядка. Однако табуирование входит в набор средств регуляции относительно неразвитых обществ. В сложных религ. системах оно обычно заменяется набором градуированных запретов (прегрешение, искупимый грех, смертный грех и т.п.) и “отложенных” санкций, которые допускают “замаливание”, “покаяние”, “искупление” и т.п. Вместе с тем, создается широкая и вариативная сеть священных 3., выражаемых словом, текстом (даже самой священной книгой), жестом, образом, фиксирующими сложную иерархию ценностей и норм данной религии.

Во всех культурах непременным средством означивания, т. е. выражения знакового содержания, служат не только спец. символы, но и среда обитания, оформляемая через архитектуру и ландшафт, а также предметы бытового обихода, в том числе жилище, одежда, кухня и т.д. Конечно, знаковое содержание несет и внешний облик человека, присущие ему естеств. черты — его генетич., этнич., возрастной облик. Высокое знаковое значение имеет поведение человека, манера держать себя, разговаривать, общаться, в зависимости от чего его признают или не признают за “своего”, за достойного или не достойного опр. статуса в обществе.

Высокую знаковую функциональность имеет одежда, используемая человеком отнюдь не только в целях защиты от непогоды и среды. Почти всякая одежда обозначает также половую и возрастную роль человека, его статус, состоятельность и т.п. Если в культуре высокое значение придается утверждению самобытности — этнической, национальной, религиозной, — то принято использовать для этого те или иные элементы одежды. Среди культурно значимых вариантов костюма принято выделять следующие: народный, этнич., сословный, праздничный, официальный, функциональный, модный, бытовой. И сюда, конечно, не входит все изощренное разнообразие совр. модной одежды.

Большую нагрузку несет одежда как статусный знак в армии. В армии важное значение придается и сигнальным системам — слуховым и зрительным: команды, огни, флаги. Впрочем, без этих сигналов не обойдется ни транспортная сеть, ни спорт, ни информ. система.

Наряду с одеждой знаковое содержание неизменно имеет и человеч. жилище, утварь, мебель, предметы быта и т.д.

Важным культурным знаком пола и возраста человека обычно служат естеств. признаки: цвет кожи, волосы, черты лица, строение тела и т.д. Но во всякой культуре эти признаки подвергаются дальнейшей культурной “обработке”. Этот же естеств. признак может подвергаться и вторичному переозначиванию, приобретая связь с сословной или конфессиональной принадлежностью.

Третий тип 3. того же самого предмета — межкультурные различия, оформление внешней инаковости, когда прически и головные уборы фиксируют принадлежность к своей этнич. группе или субкультуре, ее стремление отличаться от окружающих.

Важная сфера знаковой социализации подрастающего поколения — игры и игрушки. Уже с ранних лет ребенок осваивает значения “взрослого мира” через игрушки, наглядно и практически воспринимая те предметы и отношения большого мира, с которыми ему впоследствии придется иметь дело. Те и другие типы игрушек меняются с изменениями в стиле эпохи и способствуют этим изменениям.

Знаком, используемым как посредник во многих действиях и отношениях во всяком обществе (кроме самых примитивных и первичных социальных структур и групп), являются деньги. Предметы, используемые в качестве денег, всегда связаны с уровнем развития общества и его культурой. При этом происходит все большая их “дематериализация”. Деньги аграрного общества были вполне “материальными”: количество голов скота или другого натурального продукта. Затем в этой функции стали использоваться драгоценные и полудрагоценные металлы. В индустриальном обществе они приобрели форму бумажных символов различного рода. Становление информационного общества связано с переходом к электронным импульсам, заключающим некую информацию о денежном богатстве в памяти компьютерной системы. Электронные деньги, как и электронная информация вообще, принципиально меняют всю технологию финансовых операций и воздействует на многие формы деятельности и сам образ жизни граждан постиндустриального общества.

Лит.: Соколов Э.В. Культура и личность. Л., 1972; Каган М.С. Морфология искусства. Л., 1972; Андреев А.Л. Место искусства в познании мира. М., 1980; Ман-татов В.В. Образ, знак, условность. М., 1980; Гачев Г.Д. Образ в русской худож. культуре. М., 1981; Он же. Нац. образы мира: общие вопросы. М., 1988; Он же. Национальные образы мира: Космо-психо-логос. М., 1995; Лосев А.Ф. Знак. Символ. Миф. М.. 1982; Франк С.Л. Смысл жизни // ВФ. 1990. № 6; Франкл В. Человек в поисках смысла. М., 1990; Зись А.Я. В поисках худож. смысла. М., 1991; Петров М.К. Язык, знак, культура. М., 1991; Лотман Ю.М. Избр. статьи: В 3 т. Т. 1. Таллинн, 1992; Багдасарьян Н.Г. Язык культуры // Социально-полит. журнал. 1994. № 1/2; Чернов Л.Ф. Знако-вость. СПб., 1993.

Б. С. Ерасов

ИДЕНТИЧНОСТЬ

ИДЕНТИЧНОСТЬ — психологическое представление человека о своем Я, характеризующееся субъективным чувством своей индивидуальной самотождественности и целостности; отождествление человеком самого себя (частично осознаваемое, частично неосознаваемое) с теми или иными типологич. категориями (социальным статусом, полом, возрастом, ролью, образцом, нормой, группой, культурой и т.п.). В социальных науках различаются социальная И. (отождествление себя с социальной позицией, или статусом), культурная И. (отождествление себя с культурной традицией), этнич. И. (отождествление себя с опр. этнич. группой), групповая И. (отождествление себя с той или иной общностью, или группой). Используется также термин “психосоциальная И.”, интегрирующий разл. аспекты индивидуальной самоидентификации. И. приобретается человеком в ходе индивидуального развития и является рез-том психол. процессов социализации, идентификации, личностной интеграции и т.п. По мере усвоения индивидом социокультурных образцов, норм, ценностей, принятия и усвоения разл. ролей во взаимодействиях с другими людьми его самоидентификации изменяются, и более или менее окончательно его И. складывается к концу юношеского возраста. Различаются позитивные и негативные И. (Э. Эриксон). Закреплению негативной И. (“преступник”, “сумасшедший” и т.д.) индивида может способствовать практика “навешивания ярлыков”, специальное или групповое давление (Эриксон, Р. Лэйнг, Т. Сас, Э. Гоффман и др.). Возможна утрата индивидом И., связанная либо с возрастными психол. кризисами, либо с быстрыми изменениями в социокультурной среде. Утрата И. проявляется в таких явлениях, как отчуждение, деперсонализация, аномия, маргинализация, психич. патологии, ролевые конфликты, девиантное поведение и др. Кризисы И. в индивидуальной жизни, связанные с возрастными кризисами (например, кризисом переходного возраста), в опр. мере универсальны. В период быстрых изменений в социокультурной системе кризис И. может принимать массовый характер, что может иметь и негативные, и позитивные последствия (обеспечение возможности закрепления техн. новшеств, новых традиций, социальных ролей, норм, образцов, структурных изменений,адаптации индивидов к изменениям и т.п.). Вместе с тем механизм И. является необходимым условием преемственности социальной структуры и культурной традиции. Многие совр. авторы отдают предпочтение термину “идентификация”, критикуя статичность термина “И.”. Идентификация охватывает динамич., процессуальные аспекты формирования И. Понятие “идентификации” было введено 3. Фрейдом и активно использовалось неофрейдистами (А. Фрейд, Д. Раппопорт). В психоаналитич. традиции идентификация трактуется как центр, механизм, обеспечивающий способность Я к саморазвитию. Понятие “идентификации” широко используется в социологии и социальной психологии (Ч. Кули, Дж.Г. Мид, Парсонс и др.); здесь идентификация рассматривается как важнейший механизм социализации, состоящий в принятии индивидом социальных ролей, усвоении социокультурных образцов и моделей поведения.

В. Г. Николаев

ИНДИВИДУАЛЬНОСТЬ И ТРАДИЦИЯ 

ИНДИВИДУАЛЬНОСТЬ И ТРАДИЦИЯ — один из аспектов культурологич. взаимодействия человека со средой, выражающий противоречивую ориентированность в его деятельности. В качестве субъекта культуры человек может быть характеризован с позиций общего и особенного как личность и как индивидуальность. Понятие “личность” позволяет рассматривать человека как носителя опр. социальных качеств, обществ, ролей, элемента структуры, а его деятельность соотносить с нормативно установленными принципами. Понятие “индивидуальность” обозначает те особенные соматич., психол., мировоззренч. качества, которые отличают данного человека от всех других. Индивидуальность личности определяет ее духовный потенциал и теснейшим образом связана со свободой выбора и самоопределением. Природа человека оказывается биполярной: в постоянной “нераздельности и неслиянности” (Г.С. Кнабе) находятся ее внешняя, нормативно ориентированная социальная сторона и свободно определяемая внутренняя. Столь же двойственно ориентированной оказывается и динамика личности: развитие самосознания, социализация и процесс выделения себя из социума. Понятие “личность” оказывается соотнесенным с понятием “традиция”. На ней основан процесс социализации, поскольку он предполагает усвоение индивидом социокультурного опыта и означает наследование, подключение к групповой памяти, укоренение в этом прошлом, дающее ему возможность ориентироваться в мире и обеспечивающее чувство надежности и стабильности. Транслировать можно только стереотипно организованный опыт: нормы, ценности, правила поведения, навыки и т.д., поскольку его усвоение основывается на подражании образцам. Но становление субъекта культуры не исчерпывается кристаллизацией социокультурного опыта, а связано также с осознанием и противопоставлением себя окружающему миру, основанном на развитии самосознания как рефлексии интегральной целостности своего Я. Выделение себя из социальной общности посредством осознания своей индивидуальности ограничивает власть традиции над личностью. Автономность и самостоятельность ведут к поиску регулятивных основ, предполагающих функции целеполагания и выбора в опоре на собств. рациональность. Традиция в этом случае из образца для подражания превращается в объект рефлексии: ее осмысливают, сравнивают, оценивают, а наследие преемника становится предметом интерпретации. Относительность противопоставления всеобщего и особенного в развитии человека как субъекта культуры была хорошо показана в гегелевской теории, где открытие индивидом Я мыслилось как момент в становлении “всеобщего самосознания”, прообразом которого мы могли бы назвать культуру.

Противоречие между традицией и индивидуальностью, принимающей вид самостоят, личностного начала находит свое разрешение в конкр. историко-культурных формах. При этом и индивидуальность, и традиция рассматриваются не просто как социокультурные факты, но и как ценности, в зависимости от приоритетности которых вырабатываются разл. историко-культурные модели взаимодействия человека и среды. Общество, признающее высшей ценностью свое наследие в целом, независимо от того, какие именно традиции: родовые, этнокультурные, конфессиональные, идеол. положены в ее основу, считается традиционным. Оно является замкнутым, т.к. ориентировано на репродукцию опр. образцов, стабильным, сплоченным, способным к солидарному действию его членов на основе признания единой системы ценностей. Значение индивидуального начала в такой модели сведено к минимуму. Можно выделить разл. типы традиционализма, например, добровольное подчинение своего Я установленным принципам и его растворение в групповом сознании — такого рода связи характерны для конфессионального традиционализма; и групповое давление, насильств. репродуцирование образцов поведения, выравнивающих и усредняющих людей, порождающих их суггестивность, — механизм разных форм идеол. традиционализма.

Религ. основания вост. культуры привели к отрицанию в ней самоценности активного индивидуального начала. Зап.-европ. культура, напротив, не только провозглашает его ценность, более того, постепенное накопление элементов индивидуальности определяет направление ее эволюции на уровне постулат, развития всей культуры, циклич. развития каждой эпохи, на уровне развития мировоззрения отд. личности, принадлежащей этой культуре.

В диахронном аспекте проблема индивидуальности возникает в эпоху кризиса античной полисной системы и ее ценностей и установления отношений между отд. человеком и социальным миром (космополитизм). Ср.-вековье переосмысляет проблему индивидуальности с христ. позиций. В силу однократности творения человек сотворен единичным и конечным. Таким он предстает перед Богом в исповедальном общении, таким он предстанет на Страшном Суде. Но эта тварность являет образ божественности, следовательно, индивидуальность несет отпечаток всеобщности. Новое время полагает личный Разум и Волю в качестве законов, определяющих сферу действия личности. Ей не нужна опора в традиции, она вправе подвергнуть суду любой коллективный опыт, для нее не авторитетны и ссылки на историчность. В совр. зап.-европ. культуре эти тенденции продолжают развиваться: в худож. лит-ре идут поиски напряженного и обостренного индивидуального переживания мира вместо его осмысления, а также конструирование “собственных миров”.

Однако индивидуализация не была единств, тенденцией развития зап.-европ. культуры. В каждую эпоху параллельно и всегда в диалоге развивалось традиционалистское мировоззрение. В культуре Нового времени этот спор достиг пика и предстал как оппозиция Разума и Истории. Сторонники апологии традиции ссылались на ценность видового опыта, преемственность культуры в диахронии, а также наивность претензий Разума на новизну решений. Их противники отрицали безропотное повиновение прошлому, как не согласующееся с естеств. правами, свободой и самоопорностью Разума.

В синхронистич. аспекте оппозиция индивидуальности-традиционности выступает как предел действия противоположного начала. Обществу необходимо хранить социальную память, и для этого оно стандартизирует коллективный опыт и насаждает его образцы. В качестве реакции на давление личность, стремясь освободиться от власти традиции, начинает развивать свои собств. формы освоения мира, совершая свободный выбор. Такое поведение вступает в конфликт с нормативно установленными представлениями. Если этот процесс не будет ограничен, он грозит целостности и стабильности общества. В целях самосохранения общество начинает бороться с самоуправством путем стандартизации, ритуализации, усреднения опыта, путем насильств. внедрения стереотипных форм поведения. Разрешение этого противоречия заключается в синтезе, снимающем каждую из выделенных крайностей.

Лит.: Кон И.С. Открытие “Я”. М., 1978; Поршнев Б.Ф. Контрсуггестия и история // История и психология. М., 1971; Шацкий Е. Утопия и традиция. М., 1980; Интегральное исследование индивидуальности: стиль деятельности и общения. Пермь, 1992; Кирнос Д.И. Индивидуальность и творч. мышление. М., 1992; Коло-миец В.П. Становление индивидуальности. М., 1993; Кнабе Г. С. Личность и индивидуальность // Кнабе Г. С. Материалы к лекциям по общей теории культуры и культуре античного Рима. М., 1993; Индивидуальность и способности. М.,1994.

О. И. Горяинова

КОНТРКУЛЬТУРА 

КОНТРКУЛЬТУРА — понятие в совр. культурологии и социологии; используется для обозначения социокультурных установок, противостоящих фундаментальным принципам, господствующим в конкр. культуре, а также отождествляется с молодежной субкультурой 60-х гг., отражающей критич. отношение к совр. культуре и отвержение ее как “культуры отцов”.

Термин “К.” появился в зап. лит-ре в 60-е гг. и отражал либеральную оценку ранних хиппи и битников; принадлежит амер. социологу Т. Роззаку, который попытался объединить разл. духовные веяния, направленные против господствующей культуры, в некий относительно целостный феномен — К.

В к. 20 в. культурологи обратили внимание на феномен К., его роль в истор. динамике; тема эта перестала восприниматься как периферийная, частная, затрагивающая боковые сюжеты общекультурного потока. К обсуждению проблемы присоединились не только социологи и культурологи, но и культурфилософы. Многие исследователи пришли к убеждению, что именно данный вопрос позволяет наконец приблизиться к постижению самой культуры как специфич. явления, к распознаванию механизмов ее обновления и преображения.

В истории культуры складываются такие ситуации, когда локальные комплексы ценностей начинают претендовать на некую универсальность. Они выходят за рамки собств. культурной среды, возвещают новые ценностные и практич. установки для широких социальных общностей. В этом случае это уже не субкультуры, а скорее контркультурные тенденции.

Стойкость и возобновляемость молодежных субкультур как будто делает излишним термин К. Между тем в контексте совр. исканий он обретает глубокий культурфилос. смысл. Культура вовсе не развивается путем простого приращения духовных сокровищ. Если бы процесс культурного творчества шел плавно, без поворотов и мучительных мутаций, человечество располагало бы сегодня разветвленной монокультурой. В Европе, в частности, все еще экспансионистски развертывала бы себя античная культура.

Культурный процесс, как и научный, рождает новые культурные эпохи, отличающиеся друг от друга радикально. В культуре постоянно происходят парадигмальные сдвиги. Эти глубинные преобразования порождает — К. Культурфилософия не располагает другим понятием, которое указывало бы на общесоциол. характер такого рода преображений.

В истории постоянно меняются социальные реалии, рождаются новые духовные ценности. Распад старых форм жизни и появление новых ценностных мотивов приводят к интенсивному брожению, которое требует своего выражения. Далеко не всегда эти искания рождают новую культуру. Но чтобы возникла принципиально иная эпоха, нужны новые ценностные ориентации, меняющие структуру всей жизни.

К., в культурфилос. истолковании, постоянно проявляет себя в виде механизма культурных новаций. Она, следовательно,-обладает огромным потенциалом обновления. Рождение новых ценностных ориентиров есть провозвестие новой культуры. Общим местом стало повторение мысли, что К. — уже истор. факт, архаика. Офиц., господствующая культура устояла, сумев вобрать в себя элементы контркультурных тенденций и сохранить собств. ядро. Натиск новых ценностных ориентации оказался недолговечным.

В совр. мире произошла радикальная переоценка этики труда, смысла жизни, отношений между полами, традиций рациональности. Д. Белл, например, отметил, что традиц. протестантская культура замещена теперь новой культурой, которую он в соответствии со своими неоконсервативными убеждениями называет модернистской.

В контексте подобных исследований понятие “К.” обретает совсем иной смысл, нежели понятие “субкультура”. Контр культур ным значением в совр. мире обладают не отд. феномены, а вся совокупность субкультур. Сохраняя и возобновляя себя, они вместе с тем провоцировали настоящую ценностную революцию. К., следовательно, есть совокупный эффект поисков нового ценностного ядра совр. культуры.

Противостояние господствующей культуре, рождение новых ценностных и практич. установок — процесс, постоянно воспроизводящий себя в мировой культуре. Рождение христианства есть по сути своей контркультурный феномен в столкновении нарождающейся христ. Церкви с Рим. империей.

История христианства в Европе началась с противостояния господствующей культуре, с провозглашения новых святынь и жизненных установлений. В той же мере отход от христ. культуры предполагает вначале смену ценностных установок. Не только религ., но и светская культура, как правило, при своем становлении исповедует отречение от офиц. канонов, идет ли речь о мировоззренч., этнич. или эстетич. установках.

Всякая новая культура, культура конкр. эпохи возникает в процессе осознания кризиса предшествующей социокультурной парадигмы. С этой т.зр. “первое осевое время” (Ясперс) есть своеобр. выход из кризиса культуры эпохи возникновения мировых религий. Христианство возникло как разрыв в языч. сознании античности. Контркультурными были движение киников в античности, движение романтиков в конце просветит. эпохи в Европе.

Э. Тирьякян (Канада) еще в сер. 70-х гг. разглядел в контркультурных феноменах мощные катализаторы культурно-истор. процесса. Зарубеж. публикации к. 80-нач. 90-х гг. свидетельствуют о том, что в совр. мире происходит “революция сознания”. Она знаменует собой рождение новой культуры. Понимание К. как ядра будущих культурных парадигм становится в зап. культурологии традиционным.

Рос. общество находится сейчас в процессе контркультурного размежевания. Рождаются новые социокультурные группы, имеющие специфич. менталитет, образ жизни, ценностные установки. Несомненно одно: становление новой культуры в нашей стране невозможно без длительной полосы контркультурных феноменов.

Лит.: Давыдов Ю.Н., Роднянская И.Б. Социология контркультуры: (Инфантилизм как тип мировосприятия и социальная болезнь). М., 1980; Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1991; Шпенглер О. Закат Европы. Т. 1. М., 1993; Виндельбанд В. Философия в немецкой духовной жизни XIX столетия // Виндельбанд В. Избранное: Дух и история. М., 1995; Reich Ch. The Greening of America. N.Y., 1970; Bell D. The Coming of Post-Industrial Society. N.Y., 1973; Roszak Th. The Making of Counterculture: Reflections on the Technocratic Society and its Youthful Opposition. Garden City; N.Y., 1969.

П. С. Гуревич

КОНФЛИКТ КУЛЬТУРНЫЙ 

КОНФЛИКТ КУЛЬТУРНЫЙ — критич. стадия противоречий в ценностно-нормативных установках, ориентациях, позициях, суждениях между отд. личностями, их группами, личностью и группой, личностью и обществом, группой и обществом, между разными сообществами или их коалициями. В отличие от большинства иных видов конфликтов, в основании которых лежат, как правило, противоречия в более или менее прагматич. и утилитарных интересах сторон (экон., полит, и других властно-собственнических, статусно-ролевых, гендерных, кровно-родственных и пр.), К.к. специфичен именно своей идеол. обусловленностью, несовместимостью оценочных позиций, мировоззренч. и религ. установок, традиц. норм и правил осуществления той или иной социально значимой деятельности и т.п., т. е. в конечном счете различием в социальных опытах конфликтующих сторон, закрепленных в параметрах их идеологии (индивидуальной или групповой).

Процессуально всякий конфликт динамичен и обычно включает стадии накопления противоречий, попыток разрешить их в процессе переговоров, разрыва переговоров, враждебных действий или демонстраций враждебного отношения, завязывания новых контактов между сторонами, новых более конструктивных переговоров и, наконец, нахождения компромисса и заключения конвенции. Разумеется, широко распространен и такой способ разрешения конфликтов, как борьба “до победного конца”, заканчивающаяся уничтожением соперника или приведением его в полную покорность, что, как правило, является лишь откладыванием подлинного разрешения конфликта на будущее.

Практич. формы К.к. могут иметь разл. масштаб и характер: от ссоры в межличностных отношениях до межгос. и коалиционных войн. Типичными примерами наиболее масштабных и жестоких К.к. являются крестовые походы, религ., гражд., революц. и отчасти национально-освободит. войны, деяния церковной инквизиции, геноцид, насильств. обращение в насаждаемую веру, в значит, мере полит, репрессии и т.п. Существ. место элементы К.к. именно как конфликта ценностных установок занимали в причинах возникновения Второй мир. войны (в отличие от Первой, преследовавшей преимущественно политико-экон. цели). К.к., как правило, отличаются особенной ожесточенностью, бескомпромиссностью, а в случае применения силы преследуют цели не столько покорения, сколько практич. уничтожения носителей чуждых ценностей. С этой спецификой связана и особенная сложность нахождения компромисса и примирения конфликтующих сторон, стремящихся отстоять свои принципы “до победного конца”. Компромиссы, как известно, легче достигаются между соперничающими интересами, нежели между несовместимыми ценностными и идеол. установками.

Проблема К.к. неразрывно связана с проблемами культурной толерантности и комплементарности, с интересом к иной культуре (в ее групповом или персонифицированном воплощении) и поиском точек ценностных совпадений или пересечений. Поскольку антропол. и социальные основания интересов и потребностей, а отсюда и базовые ценностные установки у всех людей и их сообществ в силу единства физич. и психич. природы человечества более или менее однотипны, это открывает большие возможности для поиска и манифестации совпадающих ценностных парадигм в культурах разных сообществ и их социальных групп в качестве профилактики К.к. В конечном счете поиск такого рода оснований для согласования интересов и общих ценностных ориентиров между субъектами противоречий и понижения уровня напряженности этих противоречий является одной из гл. задач всякой политики.

Особым типом К.к. является творч. конфликт между направлениями, школами, группировками или отдельными корифеями науки, философии, худож. культуры. Здесь прежде всего имеет место соперничество между разл. методами познания и отражения действительности, конфликт в определении критериев истинности того или иного метода. Близким к этому типу является и конфликт интерпретаций (преимущественно культурных текстов), свойственный как перечисленным областям интеллектуально-творч. деятельности, так и сферам религии, права, образования и т.п., в котором также значимую роль играет вопрос о критериях истинности той или иной интерпретации того или иного текста. Разрешение такого рода К.к., как правило, связано с достижением конвенций, признающих равноправие и взаимодополнительность разл. позиций, методов, интерпретаций и пр.

В отличие от существующих теорий социального конфликта, рассматривающих это явление как в основном положит., способствующее постулат, развитию общества, анализ К.к. не выявляет в нем никаких явных развивающих потенций. Ведь здесь имеет место противоречие не между более и менее эффективными способами удовлетворения объективных интересов и потребностей людей, а между разл. оценками и интерпретациями тех или иных культурных текстов, единств, объективное преимущество которых заключается в том, что они “наши” или “не наши”, т. е. речь идет о конфликте не столько интересов, сколько амбиций личностей, групп, сообществ. Может быть, именно поэтому К.к. отличаются такой бескомпромиссностью.

Лит.: Ионин Л.Г. Социология культуры. М., 1996; Модернизация России и конфликт ценностей. М., 1995. Dahrendorf К. Soziale und Klassenkonflikt in der industriellen Gesellschaft. Stuttg., 1957.

А.Я. Флиер

КРИЗИС СОЦИОКУЛЬТУРНЫЙ 

КРИЗИС СОЦИОКУЛЬТУРНЫЙ — нарушение баланса структурной упорядоченности локальной социокультурной системы, согласованности и взаимодополнительности в функционировании ее разл. подсистем, эффективности взаимосвязей между ее компонентами, что в конечном счете ведет к понижению уровня социокультурной интегрированности и консолидированности сообщества, деградации нормативно-регулятивных функций культуры, разрушению ее соответствующих механизмов.

К.с. может быть вызван причинами и внешнего, и внутреннего для сообщества происхождения. К числу внешних причин могут быть отнесены: значит, по характеру и скоротечное по срокам наступления изменение природно-климатич. условий в зоне обитания сообщества, не располагающего эффективными средствами для адаптации такого изменения; агрессия или покорение одного сообщества другим, при котором завоеватель стремится не только к установлению своего полит, господства, но и к ломке традиц. жизнеустроения, институтов социальной организации и регуляции, религ. и ценностных ориентации покоренного народа (см. Конфликт культурный). В обоих приведенных случаях изменившиеся условия существования сообщества приводят к серьезным переменам в стереотипах сознания и поведения людей, девальвации традиц. норм и правил жизнеобеспечения, социального взаимодействия, морали, ценностных императивов и табу; начинает разрушаться система социально интегрирующих мотиваций, функциональных взаимодействий между людьми; в сознании людей начинает доминировать принцип “каждый за себя” и т.п., т. е. наступает кризис консолидирующих сообщество социокультурных связей и норм; сообщество начинает преобразовываться в хаотич. массу самостоятельно выживающих индивидов, все менее придерживающихся общепринятых норм такого рода выживания.

Внутр. причины К.с. могут быть связаны; с полит. кризисом в сообществе и падением эффективности работы институтов социальной регуляции, что в свою очередь ведет к росту криминальных и иных девиантных форм поведения населения (включая революционные), деградации консолидирующей идеологии и пр.; социально-экон. кризисом, ведущим к серьезным изменениям в характере социальных интересов и потребностей людей, по отношению к которым действующие нормы и ценности, институты социальной организации и регуляции становятся не адекватными сложившейся ситуации; кризисом господствующей идеологии (светской или религиозной), теряющей свои социально консолидирующие и мобилизующие возможности, утрачивающей эффективное влияние на сознание масс; нарастание неравномерности развития разл. областей социальной жизнедеятельности в сообществе, что при превышении опр. пределов такого рода разрыва может привести к социальному взрыву и насильственной ломке устаревших нормативно-ценностных установлении и организационных форм (революции); неэффективность протекания процессов социокультурной модернизации, когда сообщество “застревает” в положении, при котором прежние нормативно-ценностные регуляторы социальной жизни уже деградировали (или демонтированы), а новые еще не сложились или не начали полноценно функционировать, а также иные причины такого же рода. Практич. формы, в которых проявляется К.с., инициированный внутр. причинами, по существу аналогичны варианту К.с., вызванному причинами внешними. И в том и в другом случае наблюдается прежде всего понижение уровня социальной интегрированности и консолидированности сообщества, падение мотивации к осуществлению деятельности, соответствующей коллективным интересам, деградация нормативно-ценностных регуляторов совместной и согласованной жизнедеятельности людей.

Последствия К.с. могут быть различны и зависят от совокупности конкретно-истор. факторов, его породивших и ему сопутствующих. В одних случаях К.с. ведет к деструкции и депопуляции сообщества (классич. пример; гибель Рим. империи в 4-5 вв.), в иных — сообщество находит внутр. резервы для мобилизации и восстановления структуры своей социокультурной организации, эффективности работы полит., экон. и идеол. регулятивных механизмов (например, патриотич. порыв франц. народа, инициированный Жанной д'Арк в годы Столетней войны 14-15 вв.). Технологии выхода из К.с., как свидетельствует история, также весьма различаются. Но во всех случаях наблюдаются два непременных условия: накопление критич. массы населения, кровно заинтересованного в сохранении или восстановлении тех или иных форм своей социальной интегрированно-сти (полит, структуры, религ. единства и т.п.), а также формирование новой консолидирующей людей идеологии (или функциональное обновление традиционной), достаточно четко формулирующей целевые установки требуемой социальной мобилизации (см. также Энтропия социокультурная).

А.Я. Флиер

КУЛЬТУРНАЯ СЕМАНТИКА 

КУЛЬТУРНАЯ СЕМАНТИКА — специфич. проблемная область науки о культуре, занимающаяся изучением культурных объектов с т.зр. выражаемого ими смысла, значения. Культурные объекты любого рода (системные и несистемные, универсальные и специфичные, униформные и многообразные и т.д.) рассматриваются в К.с. как средства трансляции культурно-значимой информации, реализующейся в процессах означения (закрепления этой информации — смысла за к.-л. объектом, который выступает как знак — коммуникативный аналог, заместитель данной информации) и понимания (осмысления, реконструкции информации, транслируемой с помощью того или иного знака). Проблематика К.с. является смежной, с одной стороны, с проблематикой семантики как раздела логики (изучение процессов означения и понимания применительно к общелогич. понятиям и отношениям, таким, как “истинность”, “определенность”, “следование” и т.д.), семантики как раздела семиотики (изучение этих процессов в рамках общей теории знаков и знаковых систем), семантики как раздела лингвистики (изучение этих процессов применительно к естеств. языкам); а с др. стороны — проблематикой науки о культуре, поскольку любые культурные порядки могут рассматриваться как средства выражения смысла (в предельном виде — исключительно как средства выражения смысла). Т.о., в рамки предметной области К.с. как междисциплинарной области наук о культуре попадают отношения, связывающие смысл (значение) с реальным предметом, событием, явлением, информацией о котором он является (в логике и семиотике такой предмет называется денотатом, а соответствующее ему значение — концептом или десигнатом); со знаком, фиксирующим данный смысл, выступающим как его опредмеченный коммуникативный аналог; с пользователем (индивидуальным или коллективным), который в процессе коммуникации осуществляет означение и понимание данного смысла — эти отношения рассматриваются на культурном материале. Междисциплинарный характер К.с. и предметная широта проблематики определили и исторически сложившееся многообразие исследоват. методологии.

Формирование К.с. как области самостоят, исследоват. интереса в изучении культуры протекало параллельно с формированием самого комплекса наук о культуре. Действительно, изучение культурных объектов даже на описательно-эмпирич. уровне невозможно без постановки вопроса об их смысловой нагрузке и особенностях процессов означения и понимания культурно-значимой информации. Поэтому семантич. уровень исследования культурных объектов можно выделить уже в работах представителей раннего эволюционизма — Спенсер, Морган, Таилор), в которых динамика смыслопорождающих процессов выступает в качестве одного из осн. аспектов эволюц. развития человечества в макроистор. масштабе. В исследованиях амер. культурных антропологов (прежде всего представителей “истор. школы”) сформировалась методология отбора и систематизации этноматериала, анализа процессов означения и понимания в разл. аспектах культурной организации традиц. обществ (мифологии, верованиях, фольклоре, костюме, прическах и т.д.). Значит, вклад в постановку проблем символич. организации культуры был внесен представителями т.н. “философии жизни”, которые заострили внимание на уникальности и иррац. характере проявлений жизни, доступных не рац. номотетич. познанию, а субъективному пониманию, сопереживанию, вчувствованию (Дилыпей), интуиции (Ницше). Характерен дуализм философии жизни по отношению к проблеме символа — ключевого семантич. понятия для философии культуры. С одной стороны, символ выступает как метафора, упорядочивающая и нормирующая, а следовательно, искажающая хаотич. по своей природе поток жизни, ограничивающая человеч. свободу, с др. — символ понимается как осн. инструмент культурного развития, а способность к осмыслению, пониманию символич. структур — как осн. фактор, формирующий культуру. Наиболее четко это прослеживается у Шпенглера (концепция прасимволов, лежащих в основе каждой из локальных культур). "Философия символич. форм" Кассирера явилась поиском опр. компромисса между негативным и позитивным отношением к роли символич. форм в культуре, попыткой выявить связи между исторически-объективной и духовно-субъективной иерархией символич. форм, проявить обусловленный этими связями процесс смены форм символотворчества.

Становление кросскультурных исследований и формирование структурно-функционального анализа (Малиновский, Пирсоне, Мертон) позволили выявить функциональные аспекты К.с., разработать устойчивые критерии анализа микродинамич. процессов в смьюлопорождении. Научная оценка коммуникативного потенциала семантич. структур, динамич. анализ процессов понимания/осмысления с разл. позиций проводились представителями символич. интеракционизма (Томас, Кули, Д.Г.Мид), феноменологич. социологии (Шюц), этнометодологии (Гарфинкель).

Развитие герменевтич. исследований (восходящих к Дильтею, видевшему в герменевтике универсальную методологию "понимающих" наук), связанное с именами Хайдеггера, Гадамера и Рикёра, не только поставило вопрос о тождестве понимания и интерпретации, но и существенно видоизменило представление как о самом механизме понимания (герменевтич. круг и "предрассудок" у Гадамера), так и о роли понимающего субъекта (понимание как сотворчество). Новая актуализация текста как приоритетного объекта понимания свидетельствовала о тенденции к восприятию самой культуры как текста, как опр. смыслового "вызова" интерпретатору.

Выявлению факторов, определяющих процессы генезиса смысловых структур и означения, способствовало развитие гештальтпсихологии (Вундт) и особенно психоанализа, показавшего решающее влияние индивидуальных (Фрейд) и коллективных (Юнг, Фромм, Франкль) бессознат. императивов на культурное творчество, смыслопорождение и смысловосприятие. Др. значит. шагом в изучении процессов генезиса семантич. структур в культуре стали исследования франц. структуралистов (Леви-Стросс, Фуко, Лакан, Р.Барт). Восприятие культуры как совокупности смыслосодержащих систем (языков культуры) и культурных текстов, построенных на универсальных инвариантных структурах мышления по принципам комбинаторики, предложенное структуралистами, позволило вплотную сосредоточиться на самостоят, анализе процессов трансформации внешних воздействий в индивидуальные представления (смыслы), а их — в символы, знаковые системы и тексты (культурный материал).

Т.о., к 60-м гг. (периоду расцвета франц. структурализма) развитие исследований культуры сформировало комплекс теоретике-метод ол. подходов к анализу трех осн. семантич. составляющих культуры: процессов порождения, функционирования и интерпретации (понимания) семантич. систем (языков культуры) и культурных текстов (смыслосодержащих объектов). Активное взаимопроникновение проблематики и терминологии культурно-семантич. исследований и исследований по логич. и лингвистич. семантике и семиотике, происходившее в этот период, знаменовало выделение К.с. в самостоят, область научного интереса.

Логико-семантич. исследования базируются на теории знака как терма (имени) денотата (Фреге, Д.С. Милль), однозначно референцирующего денотат. Однако референция денотата (экстенсиональное значение) отнюдь не исчерпывает смысловой нагрузки знака, и дальнейшие исследования (Тарский, львовско-варшавская школа, венская школа) характеризуются постепенным введением для знака все более широкого круга дополнит. (интенсиональных) значений и характеристик (которые в дальнейшем получили название коннотаций), все разрастающегося (за счет синонимии, следования, родовых определений) по мере укрупнения анализируемых знаковых единиц (от элементарного знака к слову, высказыванию и т. д.). Проблема выявления и классификации дополнит, смысловых характеристик для культурных объектов, очевидно, наиболее актуальна, поскольку именно там спектр коннотаций наиболее широк и многообразен (худож. образ многозначнее математич. символа), поэтому проблема полисемантизма культурного объекта и выделения в нем разл. семантич. уровней (по ориентации смысла на тот или иной коллектив пользователей, по принципам закрепления информации, по степени ее вербализуемости и т.д.) становится одним из актуальных вопросов К.с.

Лингвистич. семантика представлена, с одной стороны, теорией знака как единства понятия (концепта) и акустич. образа (де Соссюр) и анализом структурных элементов естеств. языков (структурная лингвистика и трансформационная грамматика Хомского, сюда можно отнести и атомистич. теорию языка раннего Витгенштейна), а с др., — англ. лингвистич. философией, опирающейся на теорию контекстуального анализа ситуаций словоупотребления ("языковые игры" у позднего Витгенштейна, "теория речевых актов" Остина, базовые понятия "объекта" и "личности" у Стросона и т.д.). Развитие этих двух подходов к языку, хотя и позволило определить универсальные грамматич. принципы языка, выявило условность любой структурной модели (которая работает только в условиях синхронного анализа языка, но не работает при анализе динамич. процессов), а также невозможность систематич. описания семантич. процессов в языке средствами контекстуального анализа вследствие бесконечного разнообразия конкретных контекстов. Задача построения спец. языка, описывающего семантич. структуры естеств. языков в лингвистике, решена не была. Частным следствием ограниченности любой семантич. модели языка явился крах ряда предпринятых в 60-70-е гг. попыток создать на основе ЭВМ универсальный алгоритм построения осмысленного ответа на поставленный вопрос на основе как глубинной синтаксич. структуры, так и набора семантич. шаблонов-классификаторов. Поиск “золотой середины” между структурным и контекстуальным анализом также стал одной из ключевых проблем К.с. (в частности, и во многом обусловил развитие франц. структурализма и переход к постструктурализму в 70-80-е гг.).

Третьей важной проблемой, решаемой в К.с., стало выявление семантич. единиц применительно к языкам культуры и культурным текстам. Восприятие культуры в целом как совокупности языков и текстов означало гиперусложнение анализируемых структур и смысловых (которые помимо информ. несут также эмоц. и экспрессивную нагрузку), и знаковых (куда попадают не только вербализованные языки, но и языки невербальные, а также средства экстралингвистич. выразительности, несистемные символы и пр., которые связаны с обозначаемым предметом не только конвенциональными отношениями (что типично для вербальных языков), но и отношениями подобия, от условного до почти полного тождества). В этих условиях выявление анализируемых единиц и установление единых критериев анализа становится крайне важной и сложной проблемой, актуальной для совр. состояния К.с.

Таковы осн. теоретико-методол. проблемы, стоящие сегодня перед К.с. В условиях неполной решенности этих проблем весьма затруднит, становится разработка на макроуровне теор. моделей означения и понимания культурно значимой информации, функционирования языка культуры и культурного текста. В наст. время в исследованиях по К.с. данные проблемы в основном снимаются за счет исходного выделения группы рассматриваемых объектов с изначально определяемыми сходными характеристиками и единицей анализа, устанавливаемой произвольно для данной группы. Совр. состояние К.с. можно определить как завершающий этап становления, характеризующийся сложившейся предметной и объектной областями, сформировавшейся в общих чертах методологией, опр. осн. теор. проблемами, требующими активной рефлексии, и осознанными приоритетными направлениями развития. Новейшие исследования в области К.с. и семиотики (Куайн, Гуденаф, Горман, Витц, Фелеппа) свидетельствуют о явном смещении исследоват. интереса от макроистор. и кросскультурных исследований к анализу совр. проблем, связанных с актуальными семантич. аспектами социокультурной политики, мониторинга социальных отношений (работа с электоратом, реклама, маркетинг, имиджмейкерство, субкультурный сленг и т.д), и демонстрируют типичное для совр. социокультурных наук значит, доминирование прикладных работ и теорий среднего уровня.

См. также: Смыслы культурные, Язык культуры.

Лит.: Дильтей В. Описат. психология. М., 1924; СПб., 1996; ПирсДж. Символы, сигналы, шумы. Закономерности и процессы передачи информации. М., 1967; Хомский Н. Язык и мышление. М., 1972; Фреге Г. Смысл и денотат // Семиотика и информатика. В. 8. М., 1977; Он же. Понятие и вещь//Семиотика и информатика, В. 10, М., 1978; Свасьян К. А. Проблема символа в совр. философии. Ереван, 1980; Павиленис Р. Проблема смысла. М., 1983; Гусев С.С., Тульчинский Г.Л. Проблема понимания в философии. М., 1985; Смирнова Е. Д. Логич. семантика и филос. основания логики. М., 1986; Апресян Ю. Д. Лексич. семантика, Т. 1-2. М., 1995; Rickman H.P. Understanding and the Human Studies. L., 1967; Ullmann S. Semantics. An Introduction to the Science of Meaning. Oxf. 1972; Seung Т.К. Structuralism and Hermeneutics. N.Y., 1982; Innovation/Renovation; New Perspectives on the Humanities. Madison., 1983; Cassirer Е. Philosophie der symbolischen Formen. Bd. 1-3. Munch., 1987-1990; Feleppa R. Convention, Translation and Understanding. Albany, 1988.

А.Г. Шейкин

МАРГИНАЛЬНОСТЬ КУЛЬТУРНАЯ

МАРГИНАЛЬНОСТЬ КУЛЬТУРНАЯ (от лат — край) — понятие, характеризующее положение и особенности жизнедеятельности групп и отд. личностей, чьи установки, ценностные ориентации, модели поведения одновременно соотнесены (реально или в интенции) с разл. культурными системами и проистекающими из них требованиями, но ни в одну из которых они не интегрированы полностью.

При культурной плюралистичности совр. обществ каждый человек находится в ситуации взаимодействия с разл. эталонными культурными системами, включен в разл. социальные миры, предъявляющие ему несовпадающие, а нередко и противоречащие друг другу требования. Однако, возможность пространственно-временного разведения действий для их удовлетворения позволяет индивиду в каждом из пространств сохранять свою культурную целостность и однозначность. М.к. возникает в ситуации (вынужденной или сознательно выбранной личностью) одновременного и однопространственного существования группы или индивида в контексте противоречащих друг другу социокультурных требований. Типичными примерами такого рода могут быть разл. рода мигранты (например, деревенские жители в городе), люди, вступившие в смешанные браки, представители старшего поколения с “молодой душой” и взглядами, женщины-матери с ориентацией на проф. карьеру, бисексуалы и т.д.

11

М.к. может характеризовать и статус группы или личности, и их внутр. характеристики, социально-психол. особенности. Социокультурный статус маргинальных субкультур определяется их нахождением на “окраинах” соответствующих культурных систем, частичным пересечением с каждой из них и в этом отношении — лишь частичным признанием со стороны каждой из них. Особой спецификой обладают маргинальные субкультуры, в которых явно выражено присутствие норм и ориентации, отличных от общественно признанных, официально одобренных стандартов, опр. дистанцированность в отношении них, что порождает позицию неприятия, отторжения или же неодобрит. снисходительности со стороны представителей доминирующей культуры (например, положение этнич. меньшинств).

Объективными условиями для формирования М.к. являются процессы трансформации обществ, системы (модернизация, “перестройка” и т.п.), интенсификации социальных перемещений внутри социума, развитие межкультурных взаимодействий. Одним из важнейших факторов возникновения М.к. являются процессы миграции, изучение которых стало отправной точкой для самой постановки проблемы М.к. В частности, понятие “маргинальная личность” было предложено в 20-е гг. Р. Парком для обозначения культурного статуса и самосознания иммигрантов, оказавшихся в ситуации необходимости адаптации к новому для них урбанистич. образу жизни.

Как самостоят, предмет анализа проблема М.к. выделяется в 30-е гг. в исследовании Э. Стоунквист, посвященном изучению процесса включения членов “второстепенных”, “подчиненных” групп (типичным примером которых были этнич. меньшинства) в “доминирующую группу” общества и показавшим, что в рез-те этого формируются “культурные гибриды”, которые объективно оказываются в ситуации периферийности по отношению к обеим культурам — и к доминирующей, в которую они не могут полностью включиться и не принимаются ею до конца, и к своей родной, исходной, отторгающей их как отступников.

Наряду с действием факторов объективного характера, когда опр. группы/личности, помимо своей воли, оказываются в роли маргиналов (обнищавшие, инвалиды, вынужденные эмигранты и пр.), к приобретению М.к. может вести и целенаправленная активность. Одним из ее оснований является, например, неприятие социально одобряемых целей, идеалов, способов их достижения. Согласно Р. Мертону, к осн. типам реакций, ведущих к возникновению субкультур, в т.ч. и маргинальных, могут быть отнесены: инновация (согласие с целями общества, но отрицание социально одобряемых способов их достижения); ритуализм (отрицание целей общества, но согласие использовать социально одобренные средства); ретритизм (одновременное отвержение и целей, и средств общества — бродяги, наркоманы и т.п.); бунт (также тотальное отрицание, но ведущее к формированию новых целей и средств, новой идеологии).

М.к. присуща также людям и группам, которые сознательно принимают для себя разл. по характеру культурные традиции, нормы, модели поведения (этнич., конфессиональные и пр.) и стремятся следовать им в своей жизни — в ситуации смешанных браков, миссионерства и т.п. Однако, носитель М.к. при выборе одной из ориентации всегда вызывает недовольство или раздражение представителей иной культурной традиции, что является постоянным потенциальным источником личностных проблем и расстройств.

Характерная для М.к. культурная “раздвоенность” личности, “межкультурность” ее ориентации как результат интериоризации разнохарактерных ценностей, норм, стандартов, заимствованных из разл. (а нередко и конфликтующих) социокультурных систем, предопределяет сложности процесса культурной самоидентификации. Неоднородность и противоречивость характеристик, референтных для инвидида социокультурных групп, утрата целостности самосознания проявляются в возникновении внутр. дискомфорта и напряжения личности, в соответствующих этому состоянию внешних формах поведения. Это может быть как компенсаторно повышенная активность (нередко в агрессивных формах) с ориентацией на самоутверждение, стремление к обретению значимости в социальных движениях (националистич., классовых, конфессиональных, контркультурных и пр.), так и реакция отрешенности, пассивности, ведущая к утрате индивидом развитых социокультурных связей.

М.к. как продукт ценностной и нормативной амбивалентности, ведет к неустойчивости и эклектичности структурных характеристик тех субкультур и отд. личностей, которые являются ее носителями. В то же время совмещение элементов разл. культур (нередко совмещение “несовместимого”), их взаимодействие между собою ведет нередко к возникновению нетривиального и нестандартного в разл. видах деятельности, создает богатую палитру для развития новых направлений и идей.

Лит.: Шибутани Т. Социальная психология. М., 1969. Фарж А., Рашковский Е. Маргиналы // 50/50: Опыт словаря нового мышления. М., 1989; Человек и культура. Индивидуальность в истории культуры. М., 1990; Ерасов Б.С. Социальная культурология.М., 1996;

И.М. Быховская, В. В. Горбачева

МАССОВАЯ КУЛЬТУРА 

МАССОВАЯ КУЛЬТУРА — своеобразный феномен социальной дифференциации совр. культуры. Хотя функциональные и формальные аналоги явлений М.к. встречаются в истории, начиная с древнейших цивилизаций, подлинная М.к. зарождается только в Новое время в ходе процессов индустриализации и урбанизации, трансформации сословных обществ в национальные, становления всеобщей грамотности населения, деградации многих форм традиц. обыденной культуры доиндустриального типа, развития техн. средств тиражирования и трансляции информации и т.п. Особое место в жизни совр. сообществ М.к. заняла в рез-те процессов социокультурной модернизации вт. пол. 20 в. и перехода от индустриального к постиндустриальному (информ.) этапу технол. развития.

Если в традиц. сообществах задачи общей инкультурации личности человека решались преимущественно средствами персонализированной трансляции норм мировоззрения и поведения от обучающего к обучаемому, причем в содержании транслируемого знания особое место занимал личный жизненный опыт воспитателя, то на стадии сложения нац. культур возникает необходимость в радикальной институционализации и универсализации содержания транслируемого социального опыта, ценностных ориентации, паттернов сознания и поведения в нац. масштабе, в формировании соответствующих общенац. (а позднее и транснациональных) норм и стандартов социальной и культурной адекватности человека, инициировании его потребит, спроса на стандартизированные формы социальных благ и атрибутов престижности, в повышении эффективности работы механизмов социальной регуляции посредством управления интересами и предпочтениями людей в масштабе социальных страт и целых наций и т.п. Это в свою очередь потребовало создания канала трансляции социально значимой информации максимально широким слоям населения, смысловой адаптации и “перевода” этой информации с языка специализированных областей познания и социокультурной практики на языки обыденного понимания неподготовленных к тому людей, а также манипулирования сознанием массового потребителя в интересах “производителя” этой информации. Реализатором такого рода задач и стала М.к.

Среди осн. направлений и проявлений совр. М.к. можно выделить следующие:

- индустрия “субкультуры детства” (детская лит-ра и искусство, промышленно производимые игрушки и игры, детские клубы и лагеря, военизированные и др. организации, технологии коллективного воспитания и т.п.), преследующая цели явной или закамуфлированной универсализации воспитания детей, внедрения в их сознание стандартизированных норм и паттернов личностной культуры, идеологически ориентированных миропредставлений, закладывающих основы базовых ценностных установок, официально пропагандируемых в данном сообществе;

- массовая общеобразоват. школа, тесно коррелирующая с целевыми установками “субкультуры детства”, приобщающая учащихся к основам научных знаний, филос. и религ. представлений об окружающем мире, к истор. социокультурному опыту коллективной жизнедеятельности людей, стандартизирующая все эти знания и представления на основе типовых программ и редуцирующая их к упрощенным формам детского сознания и понимания;

- средства массовой информации, транслирующие населению текущую актуальную информацию, “растолковывающие” рядовому человеку смысл происходящих событий, суждений и поступков деятелей из специализированных сфер обществ, практики и интерпретирующие эту информацию в русле и ракурсе, соответствующем интересам ангажирующего данное СМИ “заказчика”, т. е. фактически формирующие обществ, мнение по тем или иным проблемам в интересах данного “заказчика”;

- система нац. (гос.) идеологии и пропаганды, “патриотического” воспитания граждан и пр., контролирующая и формирующая политико-идеол. ориентации населения, манипулирующая его сознанием в интересах правящих элит, обеспечивающая полит, благонадежность и желат. электоральное поведение людей, “мобилизационную” готовность общества и т.п.;

- массовая социальная мифология (национал-шовинизм и истерич. “патриотизм”, социальная демагогия, квазирелиг. и паранаучные учения, кумиромания и пр.), упрощающая сложную систему ценностных ориентации человека и многообразие оттенков мироощущений до элементарных оппозиций (“наши — не наши”), замещающая анализ сложных многофакторных причинно-следственных связей между явлениями и событиями апелляцией к простым и, как правило, фантастич. объяснениям (“мировой заговор”, “поиски инопланетян” и т.п.), что в конечном счете освобождает людей, не склонных к сложным интеллектуальным рефлексиям, от усилий по рац. постижению волнующих проблем, дает выход эмоциям в их наиболее инфантильном проявлении;

- массовые полит, движения (политико-идеол. партийные и молодежные организации, массовые полит. манифестации, демонстрации, пропагандистские кампании и пр.), инициируемые правящими или оппозиционными элитами с целью вовлечения в массовые полит, акции широких слоев населения, в большинстве своем весьма далеких от политики и интересов элит, мало понимающих смысл предлагаемых им полит, программ, на поддежку которых их мобилизуют методом нагнетания коллективного полит, или националистич. психоза;

- система организации и стимулирования массового потребит, спроса (реклама, мода, секс-индустрия и иные формы провоцирования потребит, ажиотажа вокруг вещей, идей, услуг и пр.), формирующая в обществ, сознании стандарты престижных интересов и потребностей, образа и стиля жизни, имитирующая в массовых и доступных по цене моделях формы “элитных” образцов, управляющих спросом рядового потребителя на предметы потребления и модели поведения, превращающая процесс безостановочного потребления разл. социальных благ в самоцель существования;

- индустрия формирования имиджа и “улучшения” физич. данных индивида (массовое физкульт. движение, культуризм, аэробика, спортивный туризм, индустрия услуг по физич. реабилитации, сфера мед. услуг и фармацевтич. средств изменения внешности, пола и т.п), являющаяся специфич. областью общей индустрии услуг, стандартизирующая физич. данные человека в соответствии с актуальной модой на имидж, гендерный спрос и пр. или на основании идеол. установок властей на формирование нации потенциальных воинов с должной спортивно-физич. подготовленностью;

- индустрия досуга, включающая в себя массовую худож. культуру (приключенч., фантастич. и “бульварная” лит-ра, аналогичные “развлекат.” жанры кино, карикатура и комиксы в изобразит, искусстве, оперетта, эстрадная, рок- и поп-музыка, эстрадная хореография и сценография, конферанс и прочие “разговорные” жанры эстрады, синтетич. виды шоу-индустрии, худож. кич, идеологически ангажированные и политико-агитационные произведения в любых видах искусства и т.п.), массовые постановочно-зрелищные представления, цирк, стриптиз и иные виды эротич. шоу, индустрия курортных и “культурно”-туристич. услуг, проф. спорт (как зрелище) и т.п., являющаяся во многих отношениях эквивалентом “субкультуры детства”, только оптимизированным под вкусы и интересы взрослого или подросткового потребителя, где используются техн. приемы и исполнит. мастерство “высокого” искусства для передачи упрощенного, инфантилизированного смыслового и худож. содержания, адаптированного к невзыскат. интеллектуальным и эстетич. запросам массового потребителя, используются средства техн. тиражирования этой продукции и ее “доставки на дом” потребителю посредством электронных СМИ и достигается эффект психол. релаксации человека, перегруженного нервными стрессами и утомит, ритмикой социальных процессов повседневности, а также ряд иных, более частных направлений М.к.

В отеч. обществ, сознании сложилось стереотипное представление о М.к. как о явлении исключительно зап. (преимущественно амер.) происхождения. В действительности и осн. массив советской офиц. культуры (“социалистической по содержанию”) вполне соответствует критериям М.к., но только специфич. “тоталитарного” типа, ориентированной на политико-идеол. манипулирование сознанием людей, социальную демагогию в виде непосредств. агитации и пропаганды информ., худож. и иными средствами, на инициирование “мобилизационных” и милитаристских настроений в обществе, революц. мифологию “социальной аскезы” и т.п.

Хотя М.к., безусловно, является откровенно инфантильным “эрзац-продуктом” специализированных областей культуры, тем не менее этот феномен порождается очень важными объективными процессами общей социокультурной трансформации сообществ, при которых социализирующая и инкультурирующая функции традиц. обыденной культуры, основывающейся на обобщенном социальном опыте доиндустриальной эпохи, утрачивает методич. эффективность и содержат, актуальность. При этом М.к. фактически принимает на себя функции первичной (неспециализированной) инкультурации личности и, вполне вероятно, представляет собой некое эмбриональное проявление созревающей обыденной культуры нового типа, аккумулирующей социальный опыт жизнедеятельности на индустриальном и постиндустриальном этапах социальной эволюции, разумеется, еще не прошедшей процесса истор. селекции, аксиологизации наиболее эффективных и отбраковывания социально неприемлемых черт и форм.

Лит.: Кукаркин А.В. Бурж. массовая культура. М., 1985; Ортега-и-Гассет X. Восстание масс // Ортега-и-Гассет X. Эстетика. Философия культуры. М., 1991; Разлогов К.Э. и др. Дар или проклятие? Проблемы массовой культуры. М., 1994; Giners S. Mass Society. L., 1976; Toffler A. The Third Wave. N.Y., 1980.

А.Я. Флиер

ОБРАЗЕЦ КУЛЬТУРНЫЙ 

ОБРАЗЕЦ КУЛЬТУРНЫЙ — понятие устойчивой конфигурации связей людей друг с другом, с предметной и природной средой, которая обусловливается опр. типами ситуаций, предписанным поведением в них человека, а также критериями, по которым оцениваются действия человека или его связи с окружающим миром. Термин “pattern”, заимствованный из биологии, был впервые применен Р. Бенедикт (1934) к общим “атрибутам” или “стилям”, лежащим в основе культур. Амер. антрополог Крёбер, создавая в пер. тр. 20 в. “естеств. историю” культур, воспользовался этим термином для обозначения способов внутр. организации и структуры объектов. В этом случае социальная практика рассматривалась как набор моделей функционально оправданных алгоритмов поведения. В дальнейших исследованиях Крёбер склонялся к тому, чтобы отождествлять понятие модели, образца с понятием системы ценностей. В настоящее время o.k. представляет собой исключительно емкое понятие, которое заключает в себе и информацию о мире, и момент его оценки, и способы действия в нем человека, и стимулы таких действий. В качестве o.k. способны выступить явления культуры широкого диапазона действия и разл. формы: материальные предметы, способы и манеры поведения, правовые или обыденные нормативы поступков людей, жанры и стили худож. творчества, формы экон., полит, или религ. отношений и т.д. o.k. выполняет в культуре исключительно важную функциональную и развивающую роль. С одной стороны, на уровне обыденной практики o.k. выступает стереотипной схемой поведения, взаимодействия, оценивая людей, их манипулирования с материальными предметами, равно как и самими предметами культуры, позволяя каждому конкр. человеку действовать в привычной среде без излишних затрат энергии. При этом o.k. носит неосознанно-практич. характер. o.k. этого уровня по большей части сравнительно быстро (по истор. масштабам) вычеркивается из памяти общества, как полностью исчерпавший свои культурный ресурс. На высших уровнях культурной активности, в сфере порождения новых форм и стилистич. ценностей филос., религ., худож. характера, имеет место создание особого рода уникальных o.k., способных создавать культурные стили. Созданные одаренными художниками, великими мыслителями, высоконравственными авторитетами, эти o.k. приобретают общезначимый характер для данного общества (а иногда и для более широкого круга социокультурных сообществ) и превращаются в универсальные, фундаментальные эталоны, позволяющие на их основе обновлять культуру, развивать ее в последующие периоды истории. На этом уровне культурной практики o.k. выступает как программа с высокой степенью информативности, проблемно-разрешающей способности, ценностной и нормативной значимости. o.k. этого уровня в большей степени помогают людям разрешать проблемные ситуации, делать осознанный выбор в сложной обстановке, а также определять линию поведения в непривычных или уникальных обстоятельствах. Каждое поколение находит в o.k. новые содержат, моменты, поэтому o.k. такого рода выступают в роли связующих звеньев разнообр. видов человеч. активности как в синхронном, так и в диахрон-ном разрезе.

С т.зр. саморазвития и стилистич. обновления форм o.k. неравнозначны. Они представляют собой иерархич. структуру, на высшем уровне которой имеет место порождение новых культурных форм, в то время как на уровне практич. повседневной социальной активности происходит лишь их частичная ассимиляция в виде стереотипизированных, слабо осознаваемых шаблонов поведения и взаимодействия.

Эвристич. потенциал использования понятия o.k. особенно отчетливо проявляется в анализе динамики культуры вообще, и в изучении изменений этнонац. культур в частности, в понимании соотношения культуры и субкультур, в сравнении разных культур между собой и т.п.

Лит.: Ионин Л.Г. Понятийный аппарат социол. анализа культуры // Методол. проблемы теоретико-прикладных исследований культуры. М., 1988; Benedict R. Patterns of Culture. Boston, 1959; Kroeber A. L. Historical Reconstruction of Culture Growths and Organic Evolution //American Anthropologist. Menasha. 1931. V. 33. № 2; Idem. The Nature of Culture. Chi., 1952; Idem. Configurations of Culture Growth. Berk.; LosAng., 1944.

Г.А. Аванесова

ПОЛИМОРФИЗМ КУЛЬТУРЫ 

ПОЛИМОРФИЗМ КУЛЬТУРЫ — множественность форм культуры, многообразие; чем сложнее общество, тем значительнее дифференциация присущих ему ценностей, что создает П.к., не сводимый к к.-л. однозначным характеристикам. Это многообразие имеет несколько источников: социальная разнородность общества (элита -- народ: дворянство; духовенство; крестьяне; город; деревня и т.д.), соответственно и его культурное разнообразие; различие в содержании каждого социокультурного компонента (разные элиты, разные этнич. группы, конфессии, страты и т.д.); функциональное различие ценностей по уровням и сферам.

Символич. выражением такого расхождения для европ. культуры эпохи Возрождения и Реформации стала формула “дворец, собор, костер”. Известная метафорич. формула русскую культуру определяет как “икону и топор” (Д. Биллингтон), японскую — “хризантему и меч” (Р. Бенедикт), а филиппинскую — “сампагита (местный цветок), крест и доллар” (И.В. Подберезский).

Известны практич. оппозиции, часто встречающиеся в жизни и получившие разработку в философии и социологии: быть-иметь, работа-досуг, богатство-солидарность, наука-мораль и т.д. Эти оппозиции по-разному распределяются в зависимости от социальной принадлежности индивида, от типа культуры или от характера функциональной деятельности. Культивирование досуга — в большой степени привилегия богатых и знатных, а солидарность имеет более высокий статус, чем “бессердечный капитал” в среде с устойчивой религ. регуляцией. Когда эти различия переносятся в идейную сферу, возникает острая идеол. борьба “трудящихся” против “праздных”, “мира” против “кулаков” (или “кровопийц”), “высокой человеч. морали” против “бесчеловечной науки и техники” и т.д.

Одно и то же явление может приобретать разл. значение в зависимости от типа общества или социальной среды, В неразвитом традиц. обществе по наблюдениям этнографов красота может не иметь ценности, т.к. слишком ненадежны условия выживания отд. индивида, семьи или коллектива. В более развитом обществе красота может стать предметом бескорыстного созерцания или идеализированной любви, а также предметом расчетливой коммерции, стимулом для расширенного потребления и т.д. Здесь возможно множество градаций в соответствии как с классовыми критериями, так и делением на субкультуры. Разл. социальные страты вырабатывают специфич. наборы ценностей, вступающие в сложное взаимодействие друг с другом и теми ценностями, которые утверждаются как общее достояние в нац., цивилизационных или интернац. рамках.

В рамках собственно духовной системы ценностная ориентация может вступать в противоречие со сложившимися “устоями”. Всякое худож. новаторство, например, означает в той или иной степени нарочитое нарушение уже принятого стиля в стремлении к открытию новых вариантов эстетич. или морального видения мира. На рубеже 19-20 вв. во Франции и др. европ. странах такие прорывы сопровождались обществ, скандалами вокруг импрессионистов, постимпрессионистов и т.д. Позднее “перманентный авангардизм” стал признанным явлением худож. жизни и обществ, сознание спешило признать очередное необычное явление в искусстве.

При социол. рассмотрении культуры ценности предстают как подвижная и зависимая сфера культурной регуляции, обусловленная общей динамикой, вовлекающей в свое движение и то, что утверждалось как “бесспорное”, “нерушимое”, “однозначное”, “вечное” и “священное”. Об этом свидетельствуют не только разрушенные древние храмы и святилища, но и недавно ниспровергнутые культы, символы, “верховные законы”, снятые “нерушимые границы” и т.д. В условиях социальных потрясений и “простые человеч. нормы”, и “высокие ценности” подвергаются не только ситуативному отстранению, но и интеллектуальной критике.

В условиях резких сдвигов (революции) в обществе могут возникать тенденции к быстрому и радикальному ниспровержению прежде высоко почитавшихся ценностей ради новых, подчас прямо противоположных. В устойчивых культурах вырабатываются свои способы и механизмы преодоления противостояния разных ценностных мотиваций без их взаимного разрушит, столкновения.

В упорядочении ценностного противостояния и разброса можно выделить два основ, принципа. Первый основан на иерархизации, на выделении доминантных ценностей, по отношению к которым остальные выступают как вторичные. Это помогает обществу или индивиду преодолеть столкновение любви и долга, человеч. отношения и практичности, общегос. и локального интересов, власти и личности и т.д. Принципиальное решение дает христ. формула “Богу богово, а кесарю кесарево”: во властной и духовной сферах должны действовать разные принципы, не устраняя друг друга.

В споре ср.-векового рыцаря и крестьянина по поводу участия в крестовом походе на неверных второй собеседник ссылается на достоинство своего труда, благо семьи и личную безопасность как на аргументы против выполнения “высокого долга”, но в конце концов соглашается с рыцарем и идет в поход.

Другой способ упорядочения ценностей, как и норм, состоит в их распределении по разным сферам деятельности. Жесткая рациональность профессиональной работы может смениться “духовным восхождением” через музыку, молитву или медитацию — или же игрой и развлечением, чтобы “внутренне расслабиться”.

Лишь в предельных толкованиях ценности, относящиеся к разным сферам, фигурируют независимо друг от друга (например, по принципу “морали нет, есть только красота”). Обычно они пересекаются друг с другом, хотя в развитом обществе никогда не совпадают. Чем выше уровень ценностей, тем больше они связаны с сознательной верой в их значение; поэтому необходимо длительное воспитание способности восприятия высших ценностей. Особенно велика здесь роль религ. институтов и системы образования, принятой в обществе.

Лит.: Этнографическое изучение знаковых средств культуры. М., 1989; Крымский С.Б., Парахонский Б.А., Мейзерский В.М. Эпистемология культуры. Киев, 1993.

Б. С. Ерасов

РЕГУЛЯЦИЯ СОЦИОКУЛЬТУРНАЯ 

РЕГУЛЯЦИЯ СОЦИОКУЛЬТУРНАЯ — одна из осн. функций культуры, связанная с обеспечением коллективных форм жизнедеятельности людей. Р.С. осуществляется в рамках организации социокультурной как процесс установления и поддержания опр. упорядоченности во взаимодействии людей для удовлетворения их индивидуальных и в особенности групповых интересов и потребностей, снятия противоречий и напряжений, возникающих при совместном общежитии, определения общих целей социальной активности и критериев оценки рез-тов деятельности. В отличие от регуляции социальной, ориентированной на решение прагматич. задач организации коллективной деятельности, регуляция культурная основывается на ценностно детерминированных нормах упорядочения совместного существования людей, хотя реально оба типа регуляции представляют собой неделимый синтез Р.с., где социальное и культурное начала взаимообусловлены и полностью сращены в единой функциональной целостности. В зависимости от уровня социокультурного развития сообщества, его социально-функциональной стратифицированности, преобладания экстенсивных или интенсивных технологий в разл. видах социальной практики и т.п., в Р.с. могут складываться разнообр. композиции конвенциональных и институциональных механизмов упорядочения форм коллективной жизнедеятельности с разной степенью доминирования тех или иных методов и уровней их взаимодополнительности. Р.с. относится к тем функциональным подсистемам культуры, где (как и в подсистемах адаптации и коммуникации социокультурной, а также в некоторых других) наблюдается опр. избыточность средств по реализации соответствующих функций, часть из которых в каждый данный момент действует в актуальной практике, другие же остаются в некотором “культурном резерве” сообщества и актуализируются в экстраординарных ситуациях.

Осн. функциональные задачи Р.с. — поддержание опр. уровня социальной консолидированности сообщества (необходимого для эффективного осуществления требуемых в существующих условиях форм деятельности, взаимоинформирование о своих намерениях, согласование целей, задач, принципов и технологий совместных действий, разделение функций и пространственных “площадок”, согласование во времени и процессуальной последовательности осуществляемых действий, взаимокорректировка в процессе совместной или взаимодетерминированной деятельности, выработка критериев оценки достигнутых рез-тов, их утилитарной эффективности и социальной приемлемости последствий этой деятельности и т.п. Все это имеет отношение не только к материально-производств. практике, но в равной мере и к любым иным формам социальной, интеллектуальной, коммуникативной, худож., религ., полит. и др. деятельности, осуществляемой коллективно или индивидуально, но с социально значимыми рез-тами, последствиями, влияниями.

Р.с. осуществляется, во-первых, на основе прагматич. целей, преследуемых действующими субъектами, проектирования и планирования процедуры исполнения требуемой деятельности, что включает в себя среди прочего и определение порядка взаимодействия исполнителей. Во-вторых, на основе накопленного (а отчасти и заимствованного) социального опыта по реализации задач такого рода, закрепленного в ценностных ориентациях, обычаях, нравах, законах, нормах, правилах, идеологии, верованиях, традициях, умениях и навыках, допустимых технологиях и пр. установлениях, определяющих принятый в данном сообществе порядок осуществления соответствующих действий и достижения соответствующих целей. Т.о., осн. механизмами Р.с. являются разнообр. виды и типы социальных конвенций (отчасти институционализированных), упорядочивающих формы коллективного общежития и взаимодействия людей.

Хотя воздействие Р.с. распространяется на все сферы групповой и индивидуальной практич. и интеллектуальной активности людей и выражается не только в непосредств. регулятивных установлениях (ценностях, нормах, законах, обычаях), но и опредмечивается в специфич. чертах технологий и продуктов любой целеориентированной деятельности людей, вместе с тем во многих случаях ограничители Р.с. не отличаются чрезмерной жесткостью, оставляя субъектам деятельности возможности для творч. импровизации, варьирования, поиска, инноваций и т.п., что имеет чрезвычайно важное значение и с т.зр. адаптивной пластичности форм социальной практики, и в интересах развития технологий в разл. специ-ализир. сферах деятельности.

На разных истор. стадиях социокультурной эволюции человеч. сообществ, как правило, доминируют разные виды и формы Р.с. с разл. уровнем жесткости императивных и запретительных установок, а также свободных пространств социальной жизни, где человеку предоставляется право совершать действия и выражать суждения по собств. усмотрению. На первобытной стадии преобладают в основном конвенциональные регуляторы в виде комплекса обычаев с довольно жесткими ритуальными установлениями (по крайней мере, в области практич. действий индивида), относящиеся гл. обр. к сфере непосредств. жизнеобеспечения, кровнородственных и соседских отношений, мифо-ритуальной табуированности некоторых действий и взглядов (прежде всего по отношению к феномену смерти) и т.п., при сравнительно низком уровне теор. обобщенности и абстрактности принципов, лежащих в основе этой Р.с., неразделенности в сознании материального и идеального начал (синкретизм) и т.п. При этом наблюдается довольно терпимое отношение к индивидуальным интерпретациям той или иной установки Р.с., мифологемы и пр. (различия в персональном жизненном опыте самих интерпретаторов столь незначительны, что и число вариантов подобных интерпретаций, как правило, крайне ограничено). В это время появляются и первые формы нормативных рефлексий социального опыта в виде мифов, играющих немаловажную роль в Р.с., социализации и инкультурации индивидов и пр.

На раннеклассовом (доиндустриальном) этапе развития описанный выше тип Р.с. не исчезает вообще, а локализуется прежде всего в среде сельских производителей в несколько трансформированном под воздействием элементов городской культуры виде). В городской же среде формируется совершенно иной тип Р.с., включающий в себя уже и постепенно развивающуюся институциональную компоненту, регулирующую прежде всего идеол. составляющие обществ, жизни (религиозную и политическую), имущественно-правовые и сословные отношения. Это эпоха порождения разнообр. “сакральных текстов”, лежащих в основании регулятивной практики сообществ, частично дополняемых кодифицированными законами гражд. права. В рамках норм, определяемых этими институциональными текстами, пространство индивидуальных интерпретаций социального опыта резко ограничивается (религ. каноном, процедурой исполнения закона и т.п.). Одновременно происходит и становление некоторых ин-тов Р.с. — полит. власти, бюрократии, армии, суда, церкви, школы. Весьма расширяется и палитра средств нормативных рефлексий социального опыта: появляются философия (преимущественно религиозная), этич. и эстетич. теории, проф. искусство, зачатки светской лит-ры и гуманитарных наук. При этом такие важнейшие сферы социальной практики людей, как технологии специализир. областей деятельности, формы обществ, самоорганизации, Р.с. коллективного общежития на микросоциальном (муниципальном) уровне, процессы воспитания, общего и специального образования, социализации личности и т.п., остаются в зоне чисто конвенциональной саморегуляции и самовоспроизводства на основе обычая и массовой традиции.

Переход к индустриальной стадии социокультурного развития характерен постепенным расширением зоны институциональной Р.с. и интенсификацией ее технологий. Прежде всего в сферу ин-тов Р.с. попадает такая важнейшая область, как нормируемые по своей утилитарной эффективности и уровням социальной приемлемости технологии, формы и порядок осуществления разл. специализир. деятельности (массовое и серийное производство социально значимой продукции), которая начинает регулироваться типовыми уставами, правилами и пр. нормативными документами, а также типовыми программами проф. подготовки специалистов и квалификационных требований к ним. Институционализация методов Р.с. все больше охватывает разные аспекты экон. деятельности людей и их обыденного общежития, стандартизируя их социальные интересы и потребности на основе рекомендуемых образцов, содержание работы социализирующих ин-тов (воспитат., общеобразоват.). В отличие от предшествовавшей стадии, где осн. инструментом Р.с. было идеологически (религиозно) санкционированное насилие, на индустриальном этапе все большую значимость приобретает принцип материальной заинтересованности субъектов, их вознаграждение за социально адекватное поведение расширенным доступом к социальным благам. Функции стихийной саморегуляции оттесняются преимущественно в область обыденных межличностных взаимодействий (и то с существ, ограничениями со стороны кодифицированных норм социального общежития). Вместе с тем сама процедура выработки институциональных текстов Р.с. становится более демократичной, учитывающей социальные интересы разл. страт; эти тексты во многом утрачивают характер императивных распоряжений власти и становятся добровольно принятыми сообществом социальными конвенциями коллективной жизнедеятельности людей. Одновременно происходит заметная либерализация в вопросах индивидуальной рефлексии и интерпретации личностью элементов социального опыта сообществ (прежде всего на уровне свободы суждений), развивается система ин-тов культурных рефлексий и выработки спец. нормативных текстов.

Постиндустриальный этап развития сообществ характеризуется резкой интенсификацией тенденций Р.с., начавшихся на индустриальной стадии. Принципиальной новацией становится появление массовой культуры как особого механизма Р.с. по максимальной стандартизации не только норм социального общежития и деятельности, но и идейно-мировоззренч. установок людей, их социальных притязаний, потребит. спроса и т.п., воздействующих на сознание масс через печатные и электронные СМИ, моду, рекламу, детские и образоват. учреждения, полит, партии, обществ. организации и клубы по интересам и пр. В этих условиях общество допускает максимальную либерализацию интеллектуальных и образных интерпретаций социальных норм, регулируя их практич. исполнение высокоэффективным манипулированием сознанием, интересами и потребностями людей. 20 в. породил и такую специфич. форму Р.с. как тоталитаризм, при котором осн. инструментарий Р.с. возвращается к формам грубого насилия над человеч. личностью, ее свободной волей и интересами. Формируется сложная система сочетания массовых репрессий с изощренным политико-идеол. воспитанием людей, массированной пропагандой ненависти к классовому или нац. врагу, культа социальной аскезы во имя идейной “чистоты” и своеобр. массовой культуры тоталитарного типа. Истор. практика показала, что Р.с. тоталитарного типа, будучи высокоэффективной при решении задач экстраординарной мобилизации сообщества, мало эффективна в режиме спокойного устойчивого развития, плохо сбалансирована с т.зр. социально-психол. мотивации нормативного поведения людей, предоставляет недостаточно возможностей для легитимной релаксации и инициативной самореализации человека. К к. 20 в. либеральный тип Р.с. практически повсеместно доказал свою наибольшую приемлемость в условиях индустриальной и постиндустриальной социальной организации и технологий.

Т.о., формы и механизмы Р.с. в наиболее выраженном виде отражают специфику достигнутого сообществом уровня социокультурного развития, воплощая особенности практикуемых технологий по производству материальных благ и интеллектуальных ценностей в соответствующих чертах и способах социальной консолидации и упорядочения форм коллективной жизнедеятельности людей, а также методов социального воспроизводства их сообществ.

Лит.: Орлова Э.А. Введение в социальную и культурную антропологию. М., 1994; Морфология культуры: Структура и динамика. М., 1994; Манхейм К. Диагноз нашего времени. М., 1994; Смелзер Н. Социология. М., 1994; ФлиерА.Я. Культурогенез. М., 1995; Штомпка П. Социология социальных изменений. М., 1996; Радаев В.В., Шкаратан О.И. Социальная стратификация. М., 1996.

А.Я. Флиер

РЕФЛЕКСИЯ КУЛЬТУРНАЯ 

РЕФЛЕКСИЯ КУЛЬТУРНАЯ — состояние сознания, повернутое на переосмысление состоявшихся культурных актов и своего культурного опыта в поисках новых парадигм развития культуры и собственного культурного роста. Р.к. охватывает все виды рефлекторной деятельности, принося инновации, дает новую грань знания не только в плане интегративности, но и в плане специфичности, ибо речь идет о переосмыслении системы ценностей, норм и принципов, которыми руководствовались люди, о возможной и даже необходимой смене их для дальнейшего развития всего общества и каждого индивида.

Т.о., Р.к. предполагает понимание самой рефлексии в широком смысле слова, трактуемой как процесс осмысления при помощи изучения и сравнения.

Предпосылки понимания Р.к. возникли в др.-греч. философии и восходят еще к деяниям “семи мудрецов”. Их наиболее известные афоризмы: “Всему свое время” (Питтак); “Наибольшее богатство — ничего не желать” (Биас); “Познай самого себя” (Фалес); “Ничего сверх меры” (Хилон, Солон); “Наслаждения смертны, добродетели бессмертны” (Периандр) и др. Поняв рефлексию как особую проблему, Сократ выдвинул на первый план задачу самопознания, предмет которого — духовная активность и ее познават. функции. У Платона и Аристотеля мышление и рефлексия толкуются как атрибуты, изначально присущие демиургу, божеств, разуму, в котором обнаруживается единство мыслимого и мысли. Декарт отождествляет рефлексию со способностью индивида сосредоточиться на содержании своих мыслей, абстрагировавшись от всего внешнего, телесного. Локк разделил ощущения и рефлексию, трактуя последнюю как особый источник знания (внутр. опыт в отличие от внешнего, основанный на свидетельствах органов чувств).

Эти трактовки рефлексии стали гл. аксиомами в психологии, социальной психологии, культурологии и др. науках. Так, в интроспективной психологии в данных представлениях неадекватно преломилась реальная способность человека к самоотчету об испытываемых фактах сознания, самоанализу собст. психич. состояний. Рефлексия в социальной психологии выступает в форме осознания действующим субъектом — лицом или общностью — того, что они в действительности воспринимаются и оцениваются др. индивидами или общностями. Следовательно, рефлексия здесь — это не просто знание или понимание субъектом самого себя, но выяснение гл. обр. того, как другие знают и понимают “рефлектирующего”, его личностные особенности, эмоц. реакции и когнитивные (связанные с познанием) представления.

Рефлексия как явление и научная проблема находится на стыке ряда социально-гуманитарных дисциплин. Но в любом случае она подлежит теор. анализу, который в состоянии вскрыть то общее, что может быть использовано в каждой из них. К этим общим атрибутам относятся сущность, виды, формы и типы данного явления.

Если рефлексию рассматривать как деятельность самосознания, раскрывающую внутр. строение и специфику духовного мира человека, то, по мнению А.А. Митюшина, следует различать три ее вида: элементарная рефлексия, приводящая к рассмотрению и анализу знаний и поступков, к размышлению об их границах и значении; научная рефлексия — критика и анализ теор. знания, проводимые на основе применения и уяснения тех методов и приемов, которые свойственны данной области научного исследования; филос. рефлексия — осознание и осмысление определенных оснований бытия и мышления, человеч. культуры в целом. Как форма познания рефлексия есть не только критич., но и эвристич. принцип, т. е. она выступает и как источник нового знания. Осознавая неосознанное, познавая познанное (и непознанное), рефлексия полагает в качестве своего предмета само знание о нем.

Что касается наименее исследованной Р.к., то она сочетает в себе социальные и собственно культурные основания. В социокультурном плане рефлексия, по А.С. Ахиезеру, — определяющая характеристика человека, его мышления и деятельности, постоянная способность делать себя предметом собств. деятельности и мышления, своей собств. проблемой, постоянно управлять собств. развитием на все более глубокой и широкой основе, ведущая модальность воспроизводства, культуры, мышления, всех форм деятельности. Важнейшее проявление подобной Р.к. — способность человека управлять своими отношениями, своей культурой, изменением, углублением своего комфортного состояния, воспроизводством в целом.

Рефлексия — процесс, имеющий свои циклы, фазы и волны. В начале процесса лежит точка отсчета, вызванная необходимостью, период сомнений и колебаний, время принятия решения, завершающая фаза преобразований (самого себя, воздействия на других в новом качестве). Подобные циклы могут повторяться. Р.к. имеет свои стадии и уровни развития, а также опр. типы. Наиболее общие ее типы: традиционный, когда преобладает инверсия, низкий уровень Р.к., когда развитие направлено на собств. ограничение; и либеральный, когда преобладает медиация, высший уровень Р.к., когда развитие, самоизменение охватывает все более сложные системы отношений. В переходном обществе, особенно отягощенном расколом, существуют оба типа Р.к., которые (в силу разных уровней) дезорганизуют друг друга. Для преодоления резких противоречий в обществе необходимо дальнейшее углубление Р.к., до способности превратить обострившиеся отношения между противоположными сторонами в особый предмет озабоченности общества, приподняться над пассивным к нему приспособлением, чтобы на основе цивилизованных подходов преодолеть их.

Лит.: Гёте И. Максимы и рефлексии // Избр. филос. произведения. М., 1964; Кант И. Критика чистого разума//Кант И. Соч. Т. 3. М., 1964; Гегель Г. Энциклопедия филос. наук. Т. I. М., 1971; Лекторский В.А. Субъект, объект, познание. М., 1980; Андреева Г.М. Социальная психология. М., 1994.

В.М. Тумаларьян

СМЫСЛЫ КУЛЬТУРНЫЕ 

СМЫСЛЫ КУЛЬТУРНЫЕ — идеациональные конструкты, связанные с культурными объектами (денотатами) как со знаками, т. е. являющиеся их информ., эмоц., экспрессивным содержанием (значением).

С.к. формируются индивидами и коллективами в процессе освоения действительности и коммуникации с окружением. В науках о культуре и философии культуры С.к. рассматривались, как правило, в контексте общих проблем культуры (или символич. деятельности); сегодня С.к. — предмет изучения в культурной семантике.

В логич. семантике, вслед за Фреге и Чёрчем, принято разделять, во-первых, предметное (экстенсиональное) значение — именование денотата и, во-вторых, дополнит, (интенсиональное) значение, собственно смысл, — информацию о типологии и иных свойствах денотата. Применительно к С.к. выделяют также денотативные (непосредственно указывающие на денотат, характеризующие его) и коннотативные (непосредственно не связанные с характеристикой денотата) значения. Однако однозначно разделить денотативный и коннотативный смысл далеко не всегда возможно даже для отд. знака, а по мере усложнения характера знака (слово — высказывание — группа высказываний) эта проблема многократно усложняется.

Не менее важен вопрос знаковой представленности С.к., возможности самого их существования вне знаковой формы (хотя один и тот же смысл может быть выражен, как правило, разными знаковыми средствами). Даже в лингвистич. семантике, наиболее длительно и плодотворно разрабатывающей данное направление, проблема создания спец. семантич. языка (языка описания значений) для естеств. языков еще далека от разрешения. Здесь же возникает весьма актуальная для культуры с ее многообразием смыслов и знаковых форм проблема “переводимости языков”, т. е. возможности описания значений одного языка средствами другого.

Возможность определения отношения С.к. к фиксируемому в них предмету, явлению, понятию (истинности или ложности, определенности, степени соответствия) также представляется проблемой прежде всего языковой: знаковая форма всегда тяготеет над содержанием, опр. образом искажая его; кроме того, сама оценка истинности и соответствия может быть осуществлена только средствами самого языка. Однако для культурной семантики, в отличие от логической (где эта проблема разрабатывалась Тарским и львовско-варшавской школой), наличие искажения, ложности, несоответствия является не менее эвристичным, чем констатация истинности или тождественности.

С.к. можно классифицировать по типу (выделяя информ., эмоц., экспрессивное содержание); ориентации на опр. способ восприятия (рац. познание, интуитивное понимание, ассоциативное сопряжение, эстетич. вчувствование, традиц. отнесение); уровню адресации (предназначенные для всех, для этнич., языковой, социально-групповой, проф., иной субкультуры, семьи (рода), конкр. индивида); по специфике языковой представленности (системной и несистемной, представленное™ средствами того или иного языка культуры); приоритетности и популярности на том или ином уровне культуры (специализир., обыденном, трансляционном), в той или иной ее специализир. форме. В условиях неизбежного полисемантизма культурного объекта (исходного или приобретаемого в процессе существования в культуре) выделение и анализ связанных с ним С.к. с т. зр. этих классификаций является высокоэвристичным.

Исследование С.к. предполагает выделение трех типов взаимосвязанных процессов: их генерации (производства) и означения, функционирования (существования их знаковой формы в пространственно-временной динамике) и понимания (интерпретации). Генерационные процессы рассматривались в рамках гештальтпсихологии, психоанализа и психол. антропологии, структурализма, а также в работах отд. представителей “философии жизни” (теория культурогенеза Ницше) и неопозитивистской лингвистич. философии (языковые теории Витгенштейна). Процессы функционирования С.к. разрабатывались в эволюционистских и диффузионистских концепциях, а также в циклич. концепциях культурной динамики (Шпенглер, Тойнбч, Сорокин) — на макроуровне; в рамках структурного и функционального анализа (Малиновский, Радклифф-Браун, Мертон, Маслоу) — на среднем и микроуровне. В классич. культурной антропологии функционирование К. с. рассматривается на уровне идиографич. описания для локальных культурных сообществ (Гребнер, Боас, амер. этнология). Процессы понимания получили специальное освещение прежде всего в герменевтике (от Дильтея до Рикёра), а также в направлениях, разрабатывавших коммуникативные пласты культуры — символич. интеракционизме, феноменологич. социологии, этноме-тодологии и, кроме того, лингвистич. философии, опирающейся на контекстуальный анализ словоупотребления (Остин, Стросон, Уисд&м и др.). Для совр. исследований С.к. характерна разработка локальных (субкультурных, ситуационно-коммуникативных) аспектов и тенденция к комплексному рассмотрению связанных с ними процессов на прикладном уровне.

См. Язык культуры.

Лит.: Тарский А. Введение в логику и методологию дедуктивных наук. М. 1948; Проблема знака и значения: Сб., М. 1969; Свасьян К.А. Проблема символа в совр. философии. Ереван, 1980; Павиленис Р. Проблема смысла. М., 1983; Гусев С.С., Тульчинский Г.Л. Проблема понимания в философии. М., 1985; Смирнова Е. Д. Логич. семантика и филос. основания логики. М., 1986; Фреге Г. Смысл и денотат // Семиотика и информатика. В.8, М., 1977; Фреге Г. Понятие и вещь // Там же, В. 10. М., 1978; Ullmann S. Semantics. An Introduction to the Science of Meaning. Oxf., 1972; Feleppa R. Convention, Translation and Understanding. N.Y., 1988; Rickman H.P. Understanding and Human Studies. L., 1967.

А. Г. Шейкин

СУБКУЛЬТУРА

СУБКУЛЬТУРА — особая сфера культуры, суверенное целостное образование внутри господствующей культуры, отличающееся собств. ценностным строем, обычаями, нормами. Культура любой эпохи обладает относит, цельностью, но сама по себе она неоднородна. Внутри конкр. культуры городская среда отличается от деревенской, офиц. — от народной, аристократич. — от демократич., христианская — от языческой, взрослая — от детской. Обществу грозит опасность разбиться на группы и атомы. Любая культурная эпоха предстает нам в виде сложного спектра культурных тенденций, стилей, традиций и манифестаций человеч. духа.

Даже в античной культуре, которая нем. поэту Гёльдерлину казалась целостной и монолитной, Ницше разглядел противостояние аполлонического и дионисийского первоначал, представляющих собой не плод мифотворч. фантазии, а “два действит. средоточия единого бытия” (В. Шмаков), порождающих и восхождение и спады потока жизни.

В культурной эпохе сосуществуют разные тенденции и образования, эзотерич. и профанное, элитарное и массовое, офиц. и народное, языч. и христианское. Так, в ср.-век. миросозерцании и жизненном строе новое духовное, т. е. христ., начало сосуществовало со старым, языческим.

В эпоху Возрождения необозримый мир смеховых форм карнавального творчества противостоял офиц. и серьезной культуре ср.-вековья. Народная культура представала в предельном многообразии субкультурных феноменов, обладающих единым стилем и составляющих нечто относительно целостное — народно-смехо-вую, карнавальную культуру.

Культуры различных эпох демонстрируют сложный спектр субкультурных феноменов. Отдельные отсеки культуры как бы отгорожены от магистрального пути духовного творчества. В самом деле, какое отношение имеют карнавальная атмосфера мистерий, “праздники дураков”, уличные шествия к прославлению турнирных победителей, посвящению в рыцари, королевским ритуалам или священнодействию? В сложном игровом социокультурном аспекте эти компоненты, как показывает Бахтин, взаимодействуют. Но офиц. серьезная культура определяет собой как бы главенствующее содержание эпохи. Она отделена от площадной культуры смеха. И за пределами эпохи Возрождения эта оппозиция официальной и народной культуры не исчезает. Культурное творчество при всей своей динамике вовсе не приводит к тому, что народная культура вдруг оказывается более значимой или определяющей доминантой эпохи. В этом смысле можно провести различие между понятиями “контркультура” и “субкультура”. Через них можно разглядеть механизмы социокультурной динамики.

Некоторые образования культуры отражают социальные или демографич. особенности ее развития. Внутри разл. обществ, групп рождаются специфич. культурные феномены. Они закрепляются в особых чертах поведения людей, сознания, языка. По отношению к субкультурным явлениям возникла характеристика особой ментальности как специфич. настроенности опр.групп.

Субкультурные образования культуры в изв. мере автономны, закрыты и не претендуют на то, чтобы заместить собою господствующую культуру, вытеснить ее как данность. Можно говорить об особом кодексе правил и моральных норм внутри этноса. Цыгане, например, не считают зазорным воровать у “чужих”. Однако такой поступок, совершенный внутри табора, оценивается как преступление. Здесь не практикуется также строго правовая жизнь. Судьбу человека, который нарушил заветы, решают старейшины, руководствуясь традициями и собственным разумением. Непочтит. отношение к старому человеку не будет воспринято на Кавказе как добродетель.

Среди заключенных, говорящих на особом жаргоне, также складываются своеобразные стандарты поведения, типичные только для данной среды.

Подобного рода феномены мы называем С.: это обозначение фиксирует герметичность данного явления. Цыгане вовсе не претендуют на всеобщность их жизненных и практич. установок. Напротив, они заинтересованы в том, чтобы сохранить лишь собств. законы в противовес господствующим в культуре, которую они воспринимают как “чужую”. То же самое можно сказать и о криминальном мире. Смеховая карнавальная культура остается субкультурным образованием и вовсе не стремится превратиться в официоз. С. призвана держать социокультурные признаки в опр. изоляции от “иного” культурного слоя.

В совр. мире примером С. можно считать религ. секты. Эти культовые объединения нередко называют авторитарными. Во главе сект обычно стоят харизматич. лидеры, которые мнят себя пророками или даже божествами. Во многих сектах царят единомыслие, строжайшая дисциплина. Дух свободного общества здесь зачастую утрачен. Однако, несмотря на жесткие меры, которые применяются к адептам “новых религий”, прокурорские заключения и угрозы, многолетняя работа с культовыми объединениями не дала ощутимых результатов. Напротив, она нередко вызывает эффект бумеранга. Сторонники эксцентричных верований предстают жертвами, мучениками, страдальцами.

Субкультурные тенденции в обществе во многом вызваны к жизни стремлением офиц. культуры заполнить собой все поры социального организма. Партийная идеология автоматически рождала диссидентство. Тотальный рационализм не может не вызвать ответную аналогичную реакцию. Так, фундаментализм служит источником модернизма.

С. обладают стойкостью и в то же время не оказывают воздействия на генеральный ствол культуры, они рождаются, живут и устраняются, а ведущий строй культуры при этом сохраняется. Мангейм осмыслил эту проблему в традиц. рамках философии жизни. Культурные циклы уподоблены нем. социологом жизненным, биологическим. Решение сводилось к тому, что С. обусловлены различиями поколений.

Проблема С. рассматривается в культурологии в рамках концепции социализации. Предполагается, что приобщение к культурным стандартам, вхождение в мир господствующей культуры, адаптация к ней — процесс сложный и противоречивый, насыщенный психол. и иными трудностями. Это и порождает особые жизненные устремления молодежи, которая из духовного фонда присваивает себе то, что отвечает ее жизненному порыву, ценностным исканиям.

Так, по мнению многих культурологов, рождаются опр. культурные циклы, обусловленные, в общем, сменой поколений. Юношество воплощает в себе новую истор. реальность, творит собственную С., которая, хотя и не вызывает немедленных ощутимых изменений в магистральном пути культуры, вместе с тем влияет на многообразные срезы культуры, моду, стиль жизни, поведение и в целом на стиль культурной эпохи.

Лит.: Шмаков В.А. Основы пневматологии. Кн. 1-2. М, 1922; Давыдов Ю.Н., Роднянская И.Б. Социология контркультуры. М., 1980; Соловьев Вл. Соч.: В 2 т. Т. 2. М., 1988; Бахтин М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М., 1990; Фукс Э. Иллюстрированная история нравов: Эпоха Ренессанса. М., 1993; Он же. Иллюстрированная история нравов: Галантный век. М., 1994; Он же. Иллюстрированная эпоха нравов: Буржуазный век. М., 1994; Петров Д.В. Молодежные субкультуры. Саратов, 1996.

П. С. Гуревич

ТРАДИЦИИ 

ТРАДИЦИИ — социальное и культурное наследие, передающееся от поколения к поколению и воспроизводящееся в опр. обществах и социальных группах в течение длит. времени. Т. включают в себя объекты социокультурного наследия (материальные и духовные ценности); процессы социокультурного наследования; способы этого наследования. В качестве Т. выступают определенные культурные образцы, институты, нормы, ценности, идеи, обычаи, обряды, стили и т.д.

Т. присутствуют во всех социальных и культурных системах и в изв. мере являются необходимым условием их существования. Особенно широка их сфера в архаич. и докапиталистич. обществах. Т. присущи самым разным областям культуры, хотя их удельный вес и значение в каждой из этих областей различны; наиболее важное место они занимают в религии.

Многообразие существующих в мире культур в значит. мере обусловлено многообразием соответствующих культурных Т. Благодаря совр. средствам коммуникации значительно расширяются возможности заимствования и взаимообмена в сфере культурного наследия разл. обществ. Заимствуемые элементы культурного наследия, выступающие первоначально как инновации для заимствующей культуры, впоследствии нередко традиционализируются в ней, становясь органич. частью собств. культурного трад. комплекса.

Т. образуют “коллективную память” обществ и социальных групп; обеспечивая их самотождественность и преемственность в их развитии. Социальная и групповая дифференциация оказывает существ, влияние на интерпретацию и использование общенац. культурного наследия. Кроме того, отд. группы, классы, слои обладают своими собственными Т. В дифференцированных обществах существует также множество разнообразных временных ориентации, устремлений на ту или иную истор. эпоху, рассматриваемую в качестве “подлинно” традиционной и образцовой. Отсюда множественность и противоречивость традиц. культурных форм и их интерпретаций.

Каждое поколение, получая в свое распоряжение опр. совокупность традиц. образцов, не просто воспринимает и усваивает их в готовом виде; оно всегда осуществляет их собств. интерпретацию и выбор. В этом смысле каждое поколение выбирает не только свое будущее, но и прошлое.

Общества и социальные группы, принимая одни элементы социокультурного наследия, в то же время отвергают другие, поэтому Т. могут быть как позитивными (что и как традиционно принимается), так и негативными (что и как традиционно отвергается).

Т. как один из основополагающих аспектов нормального социокультурного развития необходимо отличать от традиционализма, составляющего идеологию и утопию некоторых гос-в и социальных движений.

Лит.: Суханов И.В. Обычаи, традиции и преемственность поколении. М., 1976; Традиция в истории культуры. М., 1978; Маркарян Э.С. Узловые проблемы теории культурной традиции // СЭ, 1981, № 2; Плахов В.Д. Традиции и общество. М., 1982; Стиль и традиция в развитии культуры. Л., 1989; Касавин И.Т. Познание в мире традиций. М., 1990; Шацкий Е. Утопия и традиция. М., 1990; Человек и культурно-истор. традиция. Тверь, 1991; Каиров В.М. Традиции и истор. процесс. М., 1994; На грани тысячелетий: Судьба традиций в искусстве XX в. М., 1994; Eisenstadt S.N. Tradition, Change, and Modernity. N.Y. etc., 1973.

А. Б. Гофмин

УНИВЕРСАЛИИ КУЛЬТУРЫ 

УНИВЕРСАЛИИ КУЛЬТУРЫ — обшечеловеч. репрезентации культурного опыта и деятельности, символически отраженные в эйдетич. памяти, образно-мировоззренч. конструкциях, этимологич. ценностях языка, “имажах” искусства и словесности. Их общий генезис связан с центр, оппозициями осн. мифа (золотое яйцо, мировое древо): жизнь/смерть, верх/низ, и др. этого ряда, с первонач. опытом структурирования Космоса и его вещей, с установлением систем терминов родства, семантикой имени, с ритуально-магич. практикой, с первыми запретами (на инцест, на сыроядение и т.п.) и первыми трофеями культуры (дары Прометея: одежда, огонь, число). Совокупность У.к. образует словарь-symbolarium с правилами сочетания элементов (парадигматика и синтагматика), дает меру валентности смысловых скрещений (в режимах нац. варьирования осн. мифа) и механизмы образных репрезентаций (прагматика). Пути поиска универсальных черт культуры определяются с рождением науки философии истории (Вольтер, Гердер), мифологич. штудиями немецких романтиков, успехами антропологии и этнографии, а в 20 в. — психоанализом, лингвистикой универсалий, структурно-типологич. и семиотич. методами, социальной психологии, математич. теорией игр (например, теорией конфликта), зоопсихологии, попытками моделирования коллективного поведения и ментальных процессов, с панорамным интересом к проблеме в постклассич. исследованиях. С рождением понятия “человечество” конечной целью большинства гуманитарных дисциплин стало уяснение структурно-эстетич. единства мировой культуры. Специфич. интонирование эта задача получила на фоне дискуссий о природе внеземных цивилизаций и нового прочтения наследия русских космистов. Качественно новые аспекты общей теории культуры предложила философия диалога, совр. трактовки моделей ноосферы и экологич. проблематики. В рамках отеч. традиции серьезные достижения принадлежат тартуско-московской школе. Мифопоэтич. ряд утверждает универсалии архаич. порядка: мифологемы хтонич. сил (огонь/вода/земля/воздух; ср. пятирицы Востока) и связанные с ними элементы Космоса (Солнце, звезды, Луна, планеты в их именных персонификациях); ближний мир предметов (камень, дерево, зерно, масло; утварь быта); природная органика (птицы, рыбы, насекомые) в ее пространственно-временной и хроматической определенности. Над ними свой мир строят универсалии терминов родства (в широком смысле) и древнейшие “метафоры” артефактов (типа: дом, зеркало), экзистентных ситуаций (типа: обмен, встреча, путь), границы состояний (типа: сон, смех, слезы, тайна, экстаз) или их “следов” (типа: тень, двойник, голос). Завершается пирамида У.к. списком видов деятельности; их культурно-истор. импликацией является, вероятно, игра. В отличие от универсалий цивилизации, которые живут факультативно-атрибутивной семантикой, У.к. являются вечными онтологич. и экзистентными константами человеческого бывания, фундаментальными категориями картины мира, суммарной аксиоматикой внутр. опыта. У.к. есть априорное наследие культурной памяти, проективно определяющей работу механизмов духовного преемства, новаторства и палингенеза. Когда этот “механизм” начинает работать в режиме катастрофы, то мы имеем дело либо с мифологией культуры (осложненной “историософской” мимикрией и подражанием неактуальному прошлому; см. работы Тарда на фоне совр. представлений об “иронии истории”), либо с патологией культуры (см. эксплуатацию и ревизию архаич. семантики “крови” и “почвы” в идеологии расизма и фашизма).

Лит.: Вольтер. Философия истории. СПб., 1868; Топоров В.Н. Древо мировое // Мифы народов мира. Т. 1. М., 1982; Проблема поиска жизни во Вселенной: Труды Таллин, симпозиума. М., 1986; Ойзерман Т.И. Существуют ли универсалии в сфере культуры? // ВФ. 1989. № 2; Драмалиев Л. Существуют ли культурные универсалии? // Ежегодник Филос. общества в СССР, 1989-1990: Человек и человечество: духовные традиции и перспективы. М., 1990; Махлин В.Л. Я и Другой: (Истоки философии “диалога” XX в.). СПб., 1995; Тард Г. Социальная логика. М., 1996.

К. Г. Исупов

ЭЛИТАРНАЯ КУЛЬТУРА

ЭЛИТАРНАЯ КУЛЬТУРА (от франц. — отборное, выбранное, лучшее) — субкультура привилегированных групп общества, характеризующаяся принципиальной закрытостью, духовным аристократизмом и ценностно-смысловой самодостаточностью. Апеллируя к избранному меньшинству своих субъектов, как правило, являющихся одновременно ее творцами и адресатами (во всяком случае круг тех и других почти совпадает), Э.к. сознательно и последовательно противостоит культуре большинства, или массовой культуре в широком смысле (во всех ее истор. и типологич. разновидностях — фольклору, народной культуре, офиц. культуре того или иного сословия или класса, гос-ва в целом, культурной индустрии технократич. общества 20 в. и т.п.). Более того, Э.к. нуждается в постоянном контексте массовой культуры, поскольку основывается на механизме отталкивания от ценностей и норм, принятых в массовой культуре, на разрушении сложившихся стереотипов и шаблонов масскульта (включая их пародирование, осмеяние, иронию, гротеск, полемику, критику, опровержение), на демонстративной самоизоляции в целом нац. культуры. В этом отношении Э.к. — характерно маргинальный феномен в рамках любого истор. или нац. типа культуры и всегда — вторична, производна по отношению к культуре большинства. Особенно остро стоит проблема Э.к. в обществах, где антиномия массовой культуры и Э.к. практически исчерпывает все многообразие проявлений нац. культуры как целого и где не сложилась медиативная (“срединная”) область общенац. культуры, составляющая ее осн. корпус и в равной мере противостоящая поляризованным массовой и Э. культурам как ценностно-смысловым крайностям. Это характерно, в частности, для культур, обладающих бинарной структурой и склонных к инверсионным формам истор. развития (рус. и типологически ей близкие культуры).

Различаются полит, и культурные элиты; первые, называемые также “правящими”, “властными”, сегодня, благодаря трудам В. Парето, Г. Моска, Р. Михельса, Ч.Р. Миллса, Р. Милибанда, Дж. Скотта, Дж. Перри, Д. Белла и др. социологов и политологов, достаточно подробно и глубоко изучены. Гораздо менее исследованы элиты культурные — страты, объединенные не экон., социальными, полит, и собственно властными интересами и целями, но идейными принципами, духовными ценностями, социокультурными нормами и т.п. Связанные в принципе сходными (изоморфными) механизмами селекции, статусного потребления, престижа, элиты полит, и культурные тем не менее не совпадают между собой и лишь иногда вступают во временные альянсы, оказывающиеся крайне неустойчивыми и хрупкими. Достаточно вспомнить духовные драмы Сократа, осужденного на смерть своими согражданами, и Платона, разочаровавшегося в сиракузском тиране Дионисии (Старшем), который взялся реализовать на практике платоновскую утопию “Государства”, Пушкина, отказывавшегося “служить царю, служить народу” и тем самым признавшего неизбежность своего творч. одиночества, хотя в своем роде и царственного (“Ты царь: живи один”), и Л. Толстого, стремившегося вопреки своему происхождению и положению выразить “идею народную” средствами своего высокого и уникального искусства слова, европ. образованности, изощренной авторской философии и религии. Стоит упомянуть здесь недолгий расцвет наук и искусств при дворе Лоренцо Великолепного; опыт высочайшего покровительства Людовика XIV музам, давший миру образцы зап.-европ. классицизма; краткий период сотрудничества просвещенного дворянства и дворянской бюрократии в царствование Екатерины II; недолговечный союз дореволюц. рус. интеллигенции с большевистской властью в 20-е гг. и т.п. , чтобы утверждать разнонаправленный и во многом обоюдооисключающий характер взаимодействующих политических и культурных элит, которые замыкают собой соответственно социально-смысловые и культурно-смысловые структуры общества и сосуществуют во времени и пространстве. Это означает, что Э.к. не является порождением и продуктом полит, элит (как это нередко утверждалось в марксистских исследованиях) и не носит классово-партийного характера, а во многих случаях складывается в борьбе с полит, элитами за свою независимость и свободу. Напротив, логично допустить, что именно культурные элиты способствуют формированию полит, элит (структурно изоморфных элитам культурным) в более узкой сфере социально-полит., гос. и властных отношений как свой частный случай, обособленный и отчужденный от целого Э.к.

В отличие от полит, элит, элиты духовные, творческие вырабатывают собственные, принципиально новые механизмы саморегуляции и ценностно-смысловые критерии деятельностного избранничества, выходящие за рамки собственно социальных и полит, требований, а нередко сопровождаемые демонстративным уходом от политики и социальных институтов и смысловым противостоянием этим явлениям как внекультурным (неэстетич., безнравств., бездуховным, в интеллектуальном отношении бедным и пошлым). В Э.к. сознательно ограничивается круг ценностей, признаваемых истинными и “высокими”, и ужесточается система норм, принимаемых данной стратой в качестве обязат. и неукоснительных в сообществе “посвященных”. Количеств, сужение элиты и ее духовное сплочение неизбежно сопровождается ее качеств, ростом (в интеллектуальном, эстетич., религ., этич. и иных отношениях), а значит, индивидуализацией норм, ценностей, оценочных критериев деятельности, нередко принципов и форм поведения членов элитарного сообщества, становящихся тем самым уникальными.

Собственно ради этого круг норм и ценностей Э.к. становится подчеркнуто высоким, инновативным, что может быть достигнуто различ. средствами: 1) освоение новых социальных и мысленных реалий как культурных феноменов или, напротив, неприятие любого нового и “охранение” узкого круга консервативных ценностей и норм; 2) включение своего предмета в неожиданный ценностно-смысловой контекст, что придает его интерпретации неповторимый и даже исключит. смысл; 3) создание новой, нарочито усложненной культурной семантики (метафорич., ассоциативной, аллюзивной, символич. и метасимволич.), требующей от адресата спец. подготовки и необъятного культурного кругозора; 4) выработка особого культурного языка (кода), доступного лишь узкому кругу ценителей и призванного затруднить коммуникацию, воздвигнуть непреодолимые (или максимально сложные для преодоления) смысловые преграды профанному мышлению, оказывающемуся в принципе неспособным адекватно осмыслить новшества Э.к., “расшифровать” ее смыслы; 5) использование нарочито субъективной, индивидуально-творч., “остраняющей”интерпретации обычного и привычного, что приближает культурное освоение реальности субъектом к мысленному (подчас худож.) эксперименту над нею и в пределе замещает отражение действительности в Э.к. ее преобразованием, подражание — деформацией, проникновение в смысл — домысливанием и переосмысливанием данности. Благодаря своей смысловой и функциональной “закрытости”, “узости”, обособленности от целого нац. культуры, Э.к. превращается нередко в разновидность (или подобие) тайного, сакрального, эзотерич. знания, табуированного для остальной массы, а ее носители превращаются в своего рода “жрецов” этого знания, избранников богов, “служителей муз”, “хранителей тайны и веры”, что часто обыгрывается и поэтизируется в Э.к.

Историч. происхождение Э.к. именно таково: уже в первобытном социуме жрецы, волхвы, колдуны, племенные вожди становятся привилегированными обладателями особых знаний, которые не могут и не должны предназначаться для всеобщего, массового пользования. Впоследствии подобного рода отношения между Э.к. и культурой массовой в той или иной форме, в частности секулярной, неоднократно воспроизводились (в разл. религ. конфессиях и особенно сектах, в монашеских и духовно-рыцарских орденах, масонских ложах, в ремесленных цехах, культивировавших проф. мастерство, в религиозно-филос. собраниях, в литературно-худож. и интеллектуальных кружках, складывающихся вокруг харизматич. лидера, ученых сообществах и научных школах, в полит, объединениях и партиях, — в том числе особенно тех, что работали конспиративно, заговорщицки, в условиях подполья и т.д.). В конечном счете формировавшаяся таким образом элитарность знаний, навыков, ценностей, норм, принципов, традиций была залогом утонченного профессионализма и глубокой предметной специализированности, без которых в культуре невозможны истор. прогресс, постулат, ценностно-смысловой рост, содержат, обогащение и накопление формального совершенства, — любая ценностно-смысловая иерархия. Э.к. выступает как инициативное и продуктивное начало в любой культуре, выполняя преимущественно творч. функцию в ней; в то время как массовая культура шаблонизирует, рутинизирует, профанирует достижения Э.к., адаптируя их к восприятию и потреблению социокультурным большинством общества. В свою очередь, Э.к. постоянно высмеивает или обличает массовую культуру, пародирует ее или гротескно деформирует, представляя мир массового общества и его культуры страшным и уродливым, агрессивным и жестоким; в этом контексте судьбы представителей Э.к. рисуются трагич., ущемленными, сломанными (романтич. и постромантич. концепции “гения и толпы”; “творч. безумия”, или”священной болезни”, и обыденного “здравого смысла”; вдохновенного “опьянения”, в т.ч. наркотического, и пошлой “трезвости”; “праздника жизни” и скучной повседневности).

Теория и практика Э.к. расцветает особенно продуктивно и плодотворно на “сломе” культурных эпох, при смене культурно-истор. парадигм, своеобразно выражая кризисные состояния культуры, неустойчивый баланс между “старым” и “новым”, Сами представители Э.к. осознавали свою миссию в культуре как “застрельщики нового”, как опережающие свое время, как творцы, не понятые своими современниками (таковы, к примеру, в своем большинстве романтики и модернисты — символисты, культурные деятели авангарда и проф. революционеры, осуществлявшие культурную революцию). Сюда же относятся “начинатели” масштабных традиций и создатели парадигм “большого стиля” (Шекспир, Гёте, Шиллер, Пушкин, Гоголь, Достоевский, Горький, Кафка и т.п.). Эта т. зр., во многом справедливая, не была, впрочем, единственно возможной. Так, на почве рус. культуры (где обществ, отношение к Э.к. было в большинстве случаев настороженным или даже неприязненным, что не способствовало даже относит, распространению Э.к., по сравнению с Зап. Европой) родились концепции, трактующие Э.к. как консервативный уход от социальной действительности и ее злободневных проблем в мир идеализированной эстетики (“чистое искусство”, или “искусство для искусства”), религ. и мифол. фантазий, социально-полит. утопий, филос. идеализма и т.п. (поздний Белинский, Чернышевский, Добролюбов, М. Антонович, Н. Михайловский, В. Стасов, П. Ткачев и др, радикально-демократич. мыслители). В этой же традиции Писарев и Плеханов, а также стоявший несколько особняком Ап. Григорьев трактовали Э.к. (в том числе “искусство для искусства”) как демонстративную форму неприятия социально-полит. действительности, как выражение скрытого, пассивного протеста против нее, как отказ участвовать в обществ, борьбе своего времени, усматривая в этом и характерный истор. симптом (углубляющийся кризис), и выраженную неполноценность самой Э.к. (отсутствие широты и истор. дальновидности, обществ. слабость и бессилие воздействовать на ход истории и жизнедеятельность масс).

Теоретики Э.к. — Платон и Августин, Шопенгауэр и Ницше, Вл. Соловьев и Леонтьев, Бердяев и А.Белый, Ортега-и-Гассет и Беньямин, Гуссерль и Хайдеггер, Мангейм и Эллюль — различно варьировали тезис о враждебности демократизации и омассовления культуры ее качеств. уровню, ее содержательности и формальному совершенству, творч. поиску и интеллектуальной, эстетич., религ. и иной новизне, о неизбежно сопровождающей массовую культуру шаблонности и тривиальности (идей, образов, теорий, сюжетов), бездуховности, об ущемлении творч. личности и подавлении ее свободы в условиях массового общества и механич. тиражирования духовных ценностей, расширения индустриального производства культуры. Эта тенденция — углубления противоречий между Э.к. и массовой — небывало усилилась в 20 в. и инспирировала множество острых и драматич. коллизий (ср., например, романы: “Улисс” Джойса, “В поисках утраченного времени” Пруста, “Степной волк” и “Игра в бисер” Гессе, “Волшебная гора” и “Доктор Фаустус” Т. Манна, “Мы” Замятина, “Жизнь Клима Самгина” Горького, “Мастер и Маргарита” Булгакова, “Котлован” и “Чевенгур” Платонова, “Пирамида” Л. Леонова и др.). Одновременно в истории культуры 20 в. немало примеров, ярко иллюстрирующих парадоксальную диалектику Э.к. и массовой: их взаимопереход и взаимопревращения, взаимовлияния и самоотрицание каждой из них.

Так, например, творч. искания разл. представителей культуры модерна (символистов и импрессионистов, экспрессионистов и футуристов, сюрреалистов и дадаистов и т.п.) — и художников, и теоретиков направлений, и философов, и публицистов — были направлены на создание уникальных образцов и целых систем Э.к. Многие формальные изыски носили экспериментальный характер; теор. манифеста и декларации обосновывали право художника и мыслителя на творч. непонятость, отделенность от массы, ее вкусов и потребностей, на самоценное бытие “культуры для культуры”. Однако по мере того, как в расширяющееся поле деятельности модернистов попадали предметы повседневности, житейские ситуации, формы обыденного мышления, структуры общепринятого поведения, текущие истор. события и т.п. (пусть и со знаком “минус”, как “минус-прием”), модернизм начинал — невольно, а затем и сознательно — апеллировать к массе и массовому сознанию. Эпатаж и ерничество, гротеск и обличение обывателя, буффонада и фарс — это такие же законные жанры, стилевые приемы и выразит, средства массовой культуры, как и обыгрывание штампов и стереотипов массового сознания, плакат и агитка, балаган и частушка, декламация и риторика. Стилизация или пародирование банальности почти неотличимы от стилизуемого и парадируемого (за исключением иронич. авторской дистанции и общего смыслового контекста, остающихся практически неуловимыми для массового восприятия); зато узнаваемость и привычность пошлости делает ее критику — высокоинтеллектуальную, тонкую, эстетизированную — мало понятной и эффективной для основной массы реципиентов (которые не способны отличить насмешку над низкопробным вкусом от потакания ему). В рез-те одно и то же произведение культуры обретает двойную жизнь с разл. смысловым наполнением и противоположным идейным пафосом: одной стороной оно оказывается обращено к Э.к., другой — к массовой культуре. Таковы многие произведения Чехова и Горького, Малера и Стравинского, Модильяни и Пикассо, Л. Андреева и Верхарна, Маяковского и Элюара, Мейерхольда и Шостаковича, Есенина и Хармса, Брехта и Феллини, Бродского и Войновича. Особенно противоречива контаминация Э.к. и массовой культуры в культуре постмодерна; например, в таком раннем феномене постмодернизма, как поп-арт, происходит элитаризация массовой культуры и одновременно — омассовление элитарности, что дало основание классику совр. постмодерна У. Эко охарактеризовать поп-арт как “низкобровую высокобровость”, или, наоборот, как “высокобровую низкобровость” (по-англ.: Lowbrow Highbrow, or Highbrow Lowbrow).

He меньше парадоксов возникает при осмыслении генезиса тоталитарной культуры, которая, по определению, является культурой массовой и культурой масс. Однако по своему происхождению тоталитарная культура коренится именно в Э.к.: так, Ницше, Шпенглер, Вейнингер, Зомбарт, Юнгер, К. Шмитт и др. философы и социально-полит, мыслители, предвосхитившие и приблизившие к реальной власти герм. нацизм, принадлежали безусловно к Э.к. и были в ряде случаев превратно и искаженно поняты своими практич. интерпретаторами, примитивизированы, упрощены до жесткой схемы и незамысловатой демагогии. Аналогичным образом обстоит и с коммунистич. тоталитаризмом: и основоположники марксизма — Маркс и Энгельс, и Плеханов, и сам Ленин, и Троцкий, и Бухарин — все они были, по-своему, “высоколобыми” интеллектуалами и представляли весьма узкий круг радикально настроенной интеллигенции. Более того, идеол. атмосфера социал-демократич., социалистич., марксистских кружков, затем строго законспирированных партийных ячеек строилась в полном соответствии с принципами Э.к. (только распространенными на полит, и познават. культуру), а принцип партийности предполагал не просто избирательность, но и довольно строгий отбор ценностей, норм, принципов, концепций, типов поведения и пр. Собственно, сам механизм селекции (по расовому и нац. признаку или по классово-полит.), лежащий в основании тоталитаризма как социокультурной системы, рожден Э.к., в ее недрах, ее представителями, а позднее лишь экстраполирован на массовое общество, в котором все, признаваемое целесообразным, воспроизводится и нагнетается, а опасное для его самосохранения и развития, — запрещается и изымается (в том числе средствами насилия). Т.о., тоталитарная культура первоначально возникает из атмосферы и стиля, из норм и ценностей элитарного кружка, универсализируется в качестве некоей панацеи, а затем насильственно навязывается обществу в целом как идеальная модель и практически внедряется в массовое сознание и обществ, деятельность любыми, в том числе внекультурными, средствами.

В условиях посттоталитарного развития, а также в контексте зап. демократии феномены тоталитарной культуры (эмблемы и символы, идеи и образы, концепции и стиль социалистич. реализма), будучи представлены в культурно-плюралистич. контексте и дистанцированы совр. рефлексией — чисто интеллектуальной или эстетической, — начинают функционировать как экзотич. компоненты Э.к. и воспринимаются поколением, знакомым с тоталитаризмом лишь по фотографиям и анекдотам, “остранненно”, гротескно, ассоциативно. Компоненты массовой культуры, включенные в контекст Э.к., выступают как элементы Э.к.; в то время как компоненты Э.к., вписанные в контекст культуры массовой, становятся составляющими масскульта. В культурной парадигме постмодерна компоненты Э.к. и массовой культуры используются в равной мере как амбивалентный игровой материал, а смысловая граница между массовой и Э.к. оказывается принципиально размытой или снятой; в этом случае различение Э.к. и культуры массовой практически утрачивает смысл (сохраняя для потенциального реципиента лишь аллюзивное значение культурно-генетического контекста).

Лит.: Миллс Р. Властвующая элита. М., 1959; Ашин Г.К. Миф об элите и “массовом обществе”. М., 1966; Давыдов Ю.Н. Искусство и элита. М., 1966; Давидюк Г.П., B.C. Бобровский. Проблемы “массовой культуры” и “массовых коммуникаций”. Минск, 1972; Сноу Ч. Две культуры. М., 1973; “Массовая культура” — иллюзии и действительность. Сб. ст. М., 1975; Ашин Г.К. Критика совр. бурж. концепций лидерства. М., 1978; Карцева Е.Н. Идейно-эстетические основы буржуазной “массовой культуры”. М., 1976; Нарта М. Теория элит и политика. М., 1978; Райнов Б. “Массовая культура”. М., 1979; Шестаков В.П. “Искусство тривиализации”: некоторые проблемы “массовой культуры” // ВФ. 1982. № 10;Гершкович З.И. Парадоксы “массовой культуры” и современная идеологическая борьба. М., 1983; Молчанов В. В. Миражи массовой культуры. Л., 1984; Массовые виды и формы искусства. М., 1985; Ашин Г.К. Совр. теории элиты: критич. очерк. М., 1985; Кукаркин А.В. Буржуазная массовая культура. М., 1985; Смольская Е.П. “Массовая культура”: развлечение или политика? М., 1986; Шестаков В. Мифология XX века. М., 1988; Исупов К. Г. Русская эстетика истории. СПб., 1992; Дмитриева Н.К., Моисеева А. П. Философ свободного духа (Николай Бердяев: жизнь и творчество). М., 1993; Овчинников В.Ф. Творческая личность в контексте русской культуры. Калининград, 1994; Феноменология искусства. М., 1996; Элитарное и массовое в русской художественной культуре. Сб.ст. М., 1996; Зимовец С. Молчание Герасима: Психоаналитические и философские эссе о русской культуре. М., 1996; Афанасьев М.Н. Правящие элиты и государственность посттоталитарной России (Курс лекций). М.; Воронеж, 1996; Добренко Е. Формовка советского читателя. Социальные и эстетич. предпосылки рецепции советской лит-ры. СПб., 1997; Bellows R. Creative Leadership. Prentice-Hall, 1959; Packard V. The Status Seekers. N.Y., 1963; Weyl N. The Creative Elite in America. Wash., 1966; Spitz D. Patterns of Anti-Democratic Thought. Glencoe, 1965; Jodi М. Teorie elity a problem elity. Praha, 1968; Parry G. Political Elite. L, 1969; RubinJ. Do It! N.Y., 1970; Prewitt K., Stone A. The Ruling Elites. Elite Theory, Power and American Democracy. N.Y., 1973; Gans H.G. Popular Culture and High Culture. N.Y., 1974; Swingwood A. The Myth of Mass Culture. L., 1977; Toffler A. The Third Wave. N.Y., 1981; Ridless R. Ideology and Art. Theories of Mass Culture from W. Benjamin to U. Eco. N.Y., 1984; Shiah М. Discourse on Popular Culture. Stanford, 1989; Theory, Culture and Society. L., 1990.

И. В. Кондаков

ЯЗЫК КУЛЬТУРЫ

ЯЗЫК КУЛЬТУРЫ — совокупность культурных объектов, обладающая внутренней структурой (комплексом устойчивых отношений, инвариантных при любых преобразованиях), явными (формализованными) или неявными правилами образования, осмысления и употребления ее элементов, и служащая для осуществления коммуникативных и трансляционных процессов (производства культурных текстов).

Я.к. формируется и существует только во взаимодействии людей, внутри сообщества, принявшего правила этого языка. Совокупность Я.к. — осн. коммуникационное средство в культуре (субкультуре), поэтому освоение Я. к. — ключевой элемент социализации, аккультурации. Каждому Я.к. соответствует, как правило, своя область действительности или человеч. деятельности, представленная в опр. смыслах, а также собственно знаковая система — выразит, средство языка.

Изучением Я.к. занимаются семиотика (анализ знаковой представленности Я.к.), лингвистика (анализ естеств. языков), культурная семантика (изучение Я.к. как средства выражения смысла).

Набор знаков (алфавит, лексика) и правил их сочетания (грамматика, синтаксис) в Я.к. всегда конечен, а потому ограничен по отношению к многообразию явлений действительности и смыслов. Поэтому закрепление смысла в языке, его означение предполагает не только формализацию, но и метафоризацию, опр. искажение; означающее тяготеет над означаемым. Данная ситуация усугубляется при “переводе” информации с одного языка на другой, причем искажение тем значительнее, чем сильнее различаются принципы означения (референцирования) в этих языках. Разнообразие выразит, средств Я.к., а следовательно, и принципов их означения делают вопросы их “переводимости” (возможности выражения смысла средствами разл. языков) и “приоритетности” (выбора того или иного языка в конкр. коммуникативной ситуации) весьма сложными (эти проблемы рассматривались Куайном, а также в лингвистич. философии).

Другим важным моментом функционирования Я.к. является понимание. При коммуникации (обмене знаками) неизбежно присутствует опр. неадекватность понимания (обусловленная различием индивидуального опыта, степенью знакомства с языком и т.п.), момент интерпретации (переосмысления), искажающий исходный смысл. Понимающий всегда обладает опр. представлением о понимаемом, ожидает опр. смысла и интерпретирует знаки в соответствии с этим представлением (эта проблематика рассматривается в этнометодологии, лингвистич. философии и герменевтике).

Искажение смысла при означении и понимании (трагичное для логич. семантики) для Я.к. является важным фактором, обеспечивающим их изменчивость (наряду с введением новых актуальных знаков и значений, истор. и геогр. динамикой языков, их взаимопроникновением).

Свойственная Я.к. многозначность (полисемантизм) приводит к появлению “языков в языках”, т. е. самостоят. языковых образований, формирующихся в рамках выразит, средств другого языка или интегрирующих в себе средства нескольких разл. языков (например, дипломатический лексикон или язык моды). Существование таких языков значительно влияет на исходные языки и также является важным динамич. фактором (эта проблема освещена в работах структуралистов, в частности Р. Барта и Деррида).

Я.к. можно дифференцировать по отнесенности к опр. области действительности или человеч. деятельности (язык искусства, сленг математики); по принадлежности опр. (этнич., проф., историко-типологич. и т.д.) субкультуре, языковому сообществу (англ. язык, язык хиппи); по знаковой представленности, ее типам (вербальный, жестовый, графич., иконич., образный, формализованный языки) и видам — опр. культурным порядкам (язык причесок, язык костюма); по специфике смысловой выразительности (информационно содержательные, эмоционально выразительные, экспрессивно значимые) и ориентации на опр. способ восприятия (рац. познание, интуитивное понимание, ассоциативное сопряжение, эстетич. вчувствование, традиц. отнесение); по специфике внутр. грамматич., синтаксич. и семантич. правил (семантически открытые и замкнутые языки, языки с полным и неполным синтаксисом и т.д.); по ориентации на опр. коммуникативные и трансляционные ситуации (язык полит, речей, язык офиц. документов); с т. зр. приоритетности и популярности на том или ином уровне культуры, в той или иной ее специализир. форме, в той или иной субкультуре.

В лингвистике также принято достаточно условное разделение языков на естественные (не имеющие явных правил осмысления и употребления, точно установленного происхождения — исторически сложившиеся вербальные языки) и искусственные (более четко формализованные, с явной историей).

В философии культуры Я.к. рассматривались, как правило, в общем контексте символич. деятельности человека как “символич. комплексы”, “символич. формы”. В культурной и социальной антропологии (и в историко-типологич., и в конкретно-истор. исследованиях) получили рассмотрение локальные вопросы генезиса и функционирования Я.к. (анализ отд. языков традиц. обществ в этнологии, анализ совр. ситуаций языковой коммуникации). Значит, шагом в изучении Я.к. стали кросскультурные исследования структурного функционализма (выявление структурных особенностей Я.к., анализ функциональных аспектов языковой деятельности). В лингвистике и семиотике были разработаны высокоэвристичные методы анализа естеств. языков (структурно-семантич. и структурно-семиотич. анализ), успешно применялись элементы теории информации, математич. моделирования, были выявлены универсальные грамматич. правила, правила семантич. согласования. Применение лингвистич. и семиотич. методов к Я.к., осуществленное структурализмом, хотя и не дало ожидаемых универсальных рез-в, однако позволило существенно расширить представления о языковой деятельности в локальных аспектах культуры, выявить отд. структурные элементы культурных текстов и механизмы их образования и преобразования.

Ныне изучение Я.к. осуществляется, в основном, на уровне прикладных исследований и теорий среднего уровня, с акцентом на совр. проблемах функционирования Я. к.

См. Смыслы культурные, Знаковая система.

Лит.: Пирс Дж. Символы, сигналы, шумы. Закономерности и процессы передачи информации. М., 1967; Хомский Н. Язык и мышление. М., 1972; Барт Р. Избр.работы. Семиотика. Поэтика., М., 1994; Он же. S/Z. Анализ рассказа “Сарразин” О. де Бальзака М., 1994; Языки культуры и проблемы непереводимости. М., 1987; Делёз Ж. Логика смысла. М., 1995; Михайлов А.Я. Язык культуры. М., 1997; Feleppa R. Convention, Translation and Understanding. Albany, 1988; Clarke S. The Foundations of Structuralism: a Critique of Levi-Strauss and the Structuralist Movement. Brighton, 1981; Rickman H.P. Understanding and Human Studies. L., 1967; Piaget J. Le structuralisme. P., 1968; Postmodernism. An Intern Anthology. Seoul, 1991; Ullmann S. Semantics. An Introd. to the Science of Meaning. Oxf., 1972.

А.Г. Шейкин

На главную

 

©DM&VG